Человеку присуще стремление к чудесному, необычному, таинственному. Это культурный, социальный, философский факт. «Просвещение», всерьёз занявшись «расколдовыванием» (Entzauberung) мира, никоим образом человека этого стремления не лишило. Напротив, это лишь усугубило проблему.

В античном и средневековом мире, где человека, как правило, окружал «туман войны», существование того, что мы сегодня можем назвать «фэнтези», было естественным; однако в это фэнтези можно было верить. Шпенглер приводил в пример факт, что древние греки в жизнеописаниях своих героев не делали разницы между исторической действительностью и мифическим субстратом. В средние века европейцу не составляло труда поверить в истинность легенд из цикла Артурианы; та же легенда о Граале дожила до наших дней и имеет своих сторонников.

Сделаем небольшое отступление. Строго говоря, сам по себе феномен фэнтези — есть не что иное, как дополненная реальность, выражаемая в различных формах, то есть, миф. Именно потому, например, Толкин уверял, что происходящее в его книгах — это доисторические события реального мира. С этой точки зрения мир, созданный Толкином, субстанциально не отличается от мира Песенной Эдды, Артурианы или даже «славяно-арийиских вед».


Все эти мифологические системы — дополнение к существующей «объективной», позитивной, эмпирической и материальной реальности. Хотя следует сказать, что все эти описательные атрибуты дискуссионны: некто может утверждать, что видел эльфов, говорил с аватарой Сварога и тому подобное.

Возвращаясь к фэнтези, до наступления эпохи тотального рационализма и позитивизма человеку было легко верить в существование фэйри, пикси, леприконов и других чертей. В его голове, скорее всего, легко укладывались в качестве реальных событий осада Орлеана и сражение Мордреда с Артуром. Конечно, миф всегда оставлял место для разумного сомнения, однако это сомнение скорее касалось не реальности события, а точности деталей.

«Просвещение» же, осветив всю карту мира, разогнало «туман войны», лишило человека возможности доверия традиционному мифу. С возникновением исторической науки верить в короля Артура стало несколько неприлично, а бояться стригоев — глупо. Мир модерна стал изученным, объяснённым и завершённым.

Однако, конечно, не тут-то было. «Расколдовывание» ещё в эпоху fin de siecle привело к расцвету теософии, антропософии, völkische течений. Уже тогда, когда модерн ещё занимал лидирующие позиции, пошёл процесс «десекуляризации», обратного «околдовывания» мира. Рерихи, Блаватская, фон Лист, Серрано, Деви — это лишь те, кто сразу же приходит в голову. Эти люди своими вариантами дополненной реальности, часто весьма деструктивными и с христианской позиции неприемлемыми, повлияли на мир существенным образом.


Питающиеся из этого же источника мифы о нацистских летающих тарелках, об обществе VRIL — вот истинное фэнтези, чистая мифология, абсолютно тождественная по своему восприятию Артуриане или «Энеиде». Особенно интересен тот факт, что в 1871 году британский писатель упомянул в своей фантастической книге «Грядущая раса» существование энергии «Врил» — и через несколько десятилетий этот художественный вымысел лёг в основу существования целой плеяды мифов и легенд о тайных обществах. Этот миф существует и поддерживается даже сегодня — итого около ста лет.

Тем не менее, сегодня «фэнтези» это, как правило, не миф. Это подчёркнуто художественный жанр, беллетристика, не имеющая ничего общего с реальностью. В современном обществе фэнтези как жанр является тенью мифа, служащей для абсолютного эскапизма. С одной стороны, фэнтези-мир, полностью отрезанный от реального, даёт возможность большего, неограниченного погружения в себя же; с другой стороны, отсутствие элементов дополненной реальности лишь ещё больше фрагментирует мир, разделяя целостный «околдованный» мир на два: полностью виртуальный фэнтези-мир и насущный, совершенно рациональный.
Это разделение есть не что иное, как прямое следствие модерна, секуляризации и «расколдовывания». Отсюда можно сделать вывод, что сам по себе жанр «фэнтези» есть чистый продукт модерна, поддерживающий его.


Не стоит упускать из виду и то, что в несуществующий мир легко выносить неудобные общественные практики и институты, тем самым высмеивая их, одновременно с удовлетворением человеческого желания мистики. Отсюда возникают как один похожие друг на друга фэнтезийные миры с лютующими религиозными фанатиками, расовыми войнами на уничтожение; подчёркиваются «страдания» вымышленных персонажей от «несправедливого» мироустройства, что склоняет читателя или игрока к принятию аналогичной позиции по отношению к миру уже реальному.


Впрочем, тоталитарная политкорректность приводит к унификации фэнтези и приведению этого жанра в полное соответствие с реальностью: космические гендеры, инопланетный феминизм и так далее. По сути, прямо сейчас толерантное общество заново «околдовывает» свой мир, только в роли мифов и архетипов выступают гендерная теория и школы феминизма. Это политкорректное общество уже является носителем абсолютно архаичной и фанатичной модели мировоззрения, мало имеющей общего с рациональностью и научной эмпиричностью модерна. К примеру, многие авторы гендерных «исследований» в ответ на аргументированную научную критику реагируют крайне болезненно. Это иллюстрирует тот факт, что грядет эпоха нового политкорректного мифа, который будет всеобъятен, словно римский пантеон.


Подводя итог, можно сказать, что для подлинно архаичного мировоззрения, в нашем случае — «новой архаики», жанр фэнтези в его классическом понимании вроде несуществующего мира, попаданцев в тридевятое царство — чужд.


Феодальная архаика видит мир целостным, объятым городскими легендами, социальными мифами, архетипами. «Крипипасты», видеоролики о Слэндермэне, раздел /sn/ на имиджбордах, личный мистический опыт — вот то, что стоит гораздо ближе к такой архаике и является новой мифологией. Классическое фэнтези же, наоборот, лишь сильнее проводит границу между реальным и виртуальным.

Тем не менее, политкорректность уже стала архаичным мировоззрением, потому феодалам стоит задуматься, что же хуже: модерн или такая архаика.