Овечья шерсть в ведре, заполненном кровавой водой, напоминает содержимое человеческого черепа. Воин, омывающий лицо и раны на теле, не смущается от такого зрелища: сегодня и много раз ранее он видел расколотые черепа. Расколотые его же руками.

Холодные капли стекают по рытвинам на груди. Вода смешала с целебным настоем. Через несколько шагов солнца царапины затянутся, со сквозной же пробоиной в плече придётся ходить ещё дня четыре.

В любом случае, у той троицы не было шансов. Они действовали слаженно, не ранили бы его вовсе. Но справиться с великаном – задача не из лёгких. Тем более, с Туаром, личным великаном госпожи Аэдель.
Воин проходит сквозь колоннаду, ведущую от Кольца Зрелищ к покоям госпожи. Дальше – лестница, вьющаяся причудливым червём. Она выводит к серебристым вратам, что змеятся узорами шипастых лоз. Скрещенные глефы охранников расходятся, отбрасывая блики в свете круглых масляных светильников. Для Туара этот путь открыт всегда.
Аэдель встречает его облаком ароматов – таких терпких, что глаза слезятся. Кажется, она сама – тонкий ствол, на котором без устали цветёт целый сад. Но при этом ствол сухой, подающий первые признаки смертности. Госпоже осталось лет двести, это не так много для дщери Каина.

Острые коготки, умащённые охрой, влезают в медленно сходящийся шрам возле правого соска гиганта. Отливающие красным золотом волосы щекочут выпирающие мышцы на его животе. Госпоже нравится играть с ним, как хищнице, доставлять хотя бы лёгкую, но боль.
– Не стареет ли мой мальчик? Ах, не кривись, ты ведь их разорвал, как тигр, как дикий бык…
Туар давно смирился с тем, что он – большая игрушка для женщины, которой приходится встать на цыпочки, дабы потрогать его грудь. Он слабо понимает, как можно звать великана малышом, но даже не пытается понять хитросплетения мыслей сильных мира сего.

Вообще-то, великанами их зовут не совсем справедливо. Представители народа Нефилимов всего-то на три головы ближе к небу, чем простые люди. На Западе, в селениях, не знающих оросительных каналов, золотых побрякушек и продления молодости, некоторые считают, что великан – это ходячая гора. Иногда – в прямом смысле, будто они из камня. Туару смешно.
Да, Нефилимы рождены от сынов некоего «Элу» и дочерей Земли. Но это не значит, что они сами – ходячие глыбы! Как ни причудливо звучит, но оба родителя Туара – люди обычного роста. У других великанов тоже. Отца Туар не знает, как и любой его сородич: дочери Земли убегают с младенцами в стены Еноха, когда Земля говорит, что час настал.
Его мать, бывшую служанку госпожи Аэдель, казнили. За что, воину никогда не скажут, но сам он попал во дворец. Среди жителей Еноха ходят слухи, что за предательство. Раньше об этом говорили ему в лицо, но десять оборотов вокруг Небесного Шара назад Туар изувечил самого задиристого обидчика, и с тех пор они притихли.
– Тебе не надоело крошить черепа?
Госпожа будто выхватила мысль из недр бритого великанского черепа.
– Да? Что? Я… не задумывался об этом, госпожа.
– Ммм… помнишь, как ты убил того зверя, с ногами-тумбами и носом-змеёй?
Туар кивает.
– Знаешь, что самое сложное для здоровяка вроде тебя? – голос хозяйки течёт патокой, сдобренной ядом.
Гигант застывает.
– Столкнуться с малым. В конце концов, даже лучшие оросители не выведут в Купелях столь большое создание, чтобы оно тебя одолело. У меня есть другое поручение, малыш.
– Слушаю, госпожа.
– Не так давно… наша Мать-природа будто начала сходить с ума. Наверняка это ягвисты шалят. У звездоглядов плохие предчувствия.
– Скот уходит? Овцеводы крадут стада? Хочешь, я размозжу им головы?
Туар в который раз ловит себя на мысли, что его похвальба выглядит притворно. Но общаться с хозяйкой без железа и грома в голосе – опасно. Его жизнь с рождения в руках Аэдель из рода Циллы, изобретательницы красок для лица. Все Нефилимы – существа второго сорта в Енохе, ведь их кровь – наполовину кровь овцеводов, глупого маленького народа, что поселился где-то на закате и не видит блистательных успехов державы Каина.
– О-о, нет, – ладошка бронзового цвета прикрывает зубы, сверкающие изумрудными вкраплениями, – неважно, что будет со скотом. Мы не останемся голодными, а рабы могут жрать и навоз. Тут другое. Пропала… пропала моя…
Великан первый раз в жизни видит, как на лице госпожи появляется вода. Как у распоследнего нищего с окраин Еноха!
– Моя Княгиня… девочка. Она убежала. Я не понимаю!
Задача действительно кажется невыполнимой. Туар может бить кулаками. Туар может бить ногами. Туар способен сломать хребет шипоносу кузнечным молотом или руками порвать южного змея длиной в два собственных роста. Но искать пронырливый комок шерсти, который по ночам издаёт своё «меу-меу», бегает за крысами и ластится у ног Аэдель, виляя тонким хвостом? Это работа для великана или базарного мальчишки?
– Мне нужно найти её? Но… как?!
Единственное, что оправдывает странную причуду госпожи: похоже, Княгиня, пронырливый комок чёрно-белой шерсти, – единственное существо, которое та хоть как-то, но любит. Дочери Земли от природы плодовиты. И очень любят производить потомство. Но не могут позволить себе сохранять каждое чадо, что даётся им от самцов. Туар, если верить списку жителей Еноха, был у своей матери семнадцатым, остальных куда-то унесли мудрецы. При этом славные женщины города любят растить бессловесных существ, будто заменяя ими детей.
– В тебе есть кровь Земли. Ты сумеешь её унюхать. Настрой свой разум, мальчик.
Госпожа, говоря это, едва не рыдает. Туар и вправду умеет искать живую кровь. Такое пробуждается у великанов с детства. Нефилимы чувствуют, как животные, растения, сама почва, что-то говорят своими словами. Не осмысленными, скорее некими колебаниями. Хоть Туар не мудрец, а воин и раб, но тоже владеет родовым даром.
– Взамен, – Аэдель садится на кресло и железного дерева и непростительно долго отпивает забродивший мёд, – ты получишь звание человека.
Туара словно небесным копьём в голову бьёт. Он – один из самых почтенных рабов в Енохе. Ему даже разрешили иметь одного отпрыска для ведения хозяйства в хижине. Но дать гиганту звание полноценного каинита?
Госпожа лишь посмеивается, облизывая покрашенные цветочной вытяжкой губы.
– У тебя есть десять дней, малыш. По пути я буду напоминать тебе о времени.

На главной улице Туар первый раз за день улыбается сам. Как можно верить звездоглядам, кликающим беду, когда Небесный Шар печёт так, что в обморок грохнуться можно? Взять бы этих большеголовых – да в сточный канал головой, ха!
Слева от великана простираются виноградники, по правую руку – коптит мастерская плавильщиков. Покрытый мраморными плитами путь ведёт к Великой площади Еноха. Здесь на каменной колоде в три великаньих роста навечно застыл сложенный из лучшего камня Праотец Народа. Гордый и сильный Каин занёс руку с серпом над скрюченным телом братца, первого овцевода. Тот не дал потомства, но следующие «братья и сестры» Праотца создали смешное племя, живущее на закатной окраине мира.
Стража денно и нощно несёт дозор у изваяния. Сейчас какое-то возбуждение распространяется по толпе, и Туар ускоряет шаг, топча мрамор окованной подошвой мягких сапог.
– Гляньте же в душу себе! Безумцы!
Чинные енохиане останавливают взоры на трясущейся фигуре. Это не старик, но выглядит он дряхло, усы и борода топорщатся подобно пустынному колючнику. Одежда человека когда-то была богатой, но сильно износилась и ныне выглядит жалко.
– Вы погрязли в скверне! Час беды грядёт!
Немного потешно, как черепаха на берегу, стражник в кованом доспехе стремится к странному человечку. Воин по росту едва достигает груди Туара, кричащий – ещё ниже.
В челюсть возмутителя спокойствия летит носок воинского сапога. Град зубов орошает белые плиты. Но безумец, называющий безумцами остальных, не умолкает.
– За грехи ваши кара! Небеса воздадут! Бей, бей меня, несчастный! Сам восплачешь!
Туар слышит незнакомое слово. Что такое грех? Кары бывают за настоящие провинности: стащил финики у хозяина, заснул во время рытья канала, смешал масла для госпожи так, что её кожа попортилась…
– Не понимаю… – шепчет он себе под нос.
Однако для толпы и его шёпот прекрасно слышен, такое уж строение горла у нефилимов. Люди оборачиваются – все, кроме четвёрки стражников, которые втаптывают в мостовую оборванца.

Туар испытывает странные чувства. В голосе госпожи он слышал страх, готов клясться жизнью. Она верит словам звездознатцев. Но воины запрещают людям говорить про опасность и карают за это кровавее, чем он бьётся в Кольце.
– Птицы летят на закат! Змеи ползут на закат! Звери идут! Там спасение! А вы сгине…
Крик превращается в бульканье. Несчастный бродяжка теперь не жилец. Его добивают дубинами и копьями. Затем один из закованных в панцирь стражей припечатывает труп плевком.
На окраину Еноха великан добирается, чувствуя во всём теле какую-то гадость. Но зато с новым знанием.

На стенах города муравьями кишат батраки. Совет светлейших согнал сюда целую армию подневольного люда из виноградников и каналов. Строительные леса на самом верху стен устремлены к центру Еноха. Будто они хотят возвести купол над столицей земли Нод.


В дне пути от Еноха город скрывается из виду. По крайней мере, когда идёшь великаньей походкой.

Туар жжёт костёр в холодной пустынной ночи, нарвав самых крупных стеблей колючника. Звенящую тишину прерывает хлопанье крыльев. Зубоклюв, странное существо, похожее на нетопыря и змейку одновременно, летит к нему.

В свёртке, что принес летучий гонец, Туар обнаруживает прядь волос. Золотистых, как волны ячменного поля. Он знает их обладательницу. Маленькая Милайя, четыре оборота вокруг Шара от роду. Та, кого он назвал бы дочерью, если бы зачал на ложе, а не отдал чашу с семенем придворным опылителям. Рядом – небольшой клочок дублёной кожи с изящными буковками. Изящными, как та, кто нанесла их.

«Торопись, малыш. Я буду напоминать тебе каждый день, что промедление – не для нас»

Сейчас Туар очень хочет, чтобы на небе был кто-то вроде того странного «отца» Элу, которому возносят хвалу люди на закате. В Енохе говорят, что овцепасы считают его добрым, но придворные мудрецы рисуют божество запада ревнивым и мстительным. Говорят, слуги Элу молятся ему, возводя глаза к небу.

Но перед Туаром свод, ночью подобный озеру с накрошенными в него алмазами, молчит.

На четвёртый день пустыня сменяется степью, а затем переходит в поросшие лесом предгорья. Здесь время от времени бывает облачно. Вдалеке виднеются сочные луга. Искать одно-единственное существо, меньше нефилимского кулака размером, в целом мире – что может быть безумнее? Но кусок платьица Милайи и бронзовое колечко из уха (знак рабьего отпрыска) лежат в его суме, принесённые зубоклювами. Так что – надо идти.

Небо не помогает ему, но связь с Землей, к счастью, не ослабла. Туар время от времени ложится на тёплую почву, закрывает глаза, впивается в сырую толщу могучими пальцами. Слабый отблеск пробегает в его голове. Мимолётное видение, будто очень тусклые следы четырёх коротких пальцев ведут на закат, то и дело теряясь в широких рытвинах от бычьих и кабаньих копыт. И он шагает, дальше и дальше.





– Что тебе надо от нас, путник?

У едва тлеющего костра жуют вяленое мясо исхудавшие люди – по всей видимости, муж, жена и трое детишек. Двое мальчишек, а кто замотан в мягкую овчину – пока не понятно. Туар удивлён, что незнакомцы не бегут от него. Разве на закате не считают великанов чудовищами?

– Простите, добрые люди. Если нужно, я поймаю вам быка… в обмен на совет.

Жители запада, похоже, не сильно доверяют ему, но животное Туар всё же ловит. И глава семейства овцепасов соглашается на сделку.

Он, правда, ничего не знает о чёрно-белом зверьке, но почти дословно повторяет страшные речи оборванца с площади. «Звери, птицы и гады идут на закат, готовится страшное».
– Нас всё равно убьют, – пугающе спокойно тянет в полумрак женщина, укачивая младенца, – но Отец накажет их.

Туар взволнованно откидывает бычий голень, который уплекает, взяв за оконечность кости.

– Кто убьёт?

– Дети Каина, ведь он сам – первый убийца из живущих. Его слуги уже здесь. Твои братья здесь. Воины Еноха обогнали нас.

Великан-раб слышал, что чем западнее, тем меньше блеска, богатства, знаний. Мол, там живут одни дикари, пасущие стада и молящиеся племенному божку. Но мир действительно поменялся. Раньше он без колебаний убил бы за оскорбление Праотца.

С каждым мигом Туар понимает, что становится всё дальше от земли Нод. Не только телом, а ещё… тем, что там, внутри, в голове, или в крови… Ох, если бы он мог придумать слово для этой штуки!




На пятый день Туар первый раз убивает человека вне стен столицы. Точнее, шестерых.

Каиниты возвели башенку на удобном пути. Пробираться болотами было долго. Но это стало лишь побочной причиной великаньей злости. Днём зубоклюв принёс ему палец. Маленький, белый, в отличие от бронзовеющих тел взрослых мужчин и женщин Еноха. Туар не читая бросил послание Аэдель в догорающий костёр. Для верности – потушил его тем, во что превратилась в его теле выпитая вода.

Смешные каиниты называют жителей заката слабыми. Может, оно и так. Но их шеи хрустели в ладонях Туара, как пожухлый тростник. Он даже немного огорчается, что воинов не было больше. Однако останавливает себя. Как называется чувство, когда не хочется бить врага, нефилим не знает. Даже вот этих, с башни, не говоря уж о противниках в Кольце, которые ничем и вовсе не провинились.

На опушке великан оглядывается и приникает к земле. Каиниты истребили крупную живность, и поэтому вынюхать след чёрно-белого зверька стало легче. У Туара остаётся половина отпущенных дней. Что будет дальше? Ведь нужно ещё вернуться назад.

Совершенно измотанный, великан засыпает прямо в лесу.




Его будит что-то странное, будто ветерок облизал пятку. Туар размыкает тяжёлые веки.

Это подарок Неба. Или Земли? Нефилим окончательно запутался.

Но, так или иначе, у его ноги трётся чёрно-белый комочек шерсти. Янтарные глаза поблёскивают в темноте. Вокруг изящного носа топорщатся тоненькие прозрачные травинки. Невозможно не узнать редчайшее на всей земле создание. В пустынях и лесах есть тигры, львы, рыси… но их уменьшенное подобие он видел только при дворе госпожи Аэдель, наследницы великой Циллы, что изобрела красители для лица. Почему она так ценит Княгиню? Из-за редкости. И это животное не вывели придворные мудрецы, потому когда оно пропало, Аэдель так опечалилась.
– Ну-ка иди сюда…



Однако зверёк ловко ускользает от нацеленных на него ручищ. Нет, Туар часто дрался и с ловками противниками, но такой сноровки не было ни у кого из двуногих. Он чувствует себя неповоротливым кабаном, носясь за чёрно-белым комочком по лесной поляне. Зверёк убегает в заросли папоротника. И возвращается не один.

Спутник чёрно-белой беглянки похож на неё. Он такой же крошечный. Только шире на вид, а шерсть у него чёрная с рыжиной, как затухающий костёр. Два комочка трутся мордочками. Они издают не привычное «миу-миу», а что-то вроде «фрр, фрр». Похожим образом ведут себя людские мужчины и женщины перед тем, как лечь на одно ложе.

– О, Княгиня. Так это твой Князь.

Великан улыбается. Огненно-чёрный Князь выступает вперёд. Туар хочет расхохотаться, как бывает от ведёрка перебродивших ягод. Мужчины защищают своих жён, это понятно. Но что ему сделает эта букашка?

– Дай-ка сюда свою подругу… она нужна Аэд… госпоже Аэдель. Нужна этой гадине паршивой, но что поделать – приказ.

Четвероногий защитник будто понимает человечий язык. На его мордочке проступает чёткое «нет».

Туар знает, что звери боятся тех, кто крупнее их. Потому удар когтями становится для нефилима неожиданностью. Естественно, противник не сдирает ему и верхний слой кожи. Великан пытается прихлопнуть зверька, как муху, но бьёт себя же по плечу. Наверное, при этом он выглядит слабым на голову.

Этот бой сам по себе похож на вымысел безумца. Сложенный крепче медведя здоровяк раз за разом упускает возможность раздавить существо длиной со свои два пальца. А затем начинается что-то невообразимое. «Князь» бросается на обидчика своей «жены», метит великану в глаза. Царапинки заживают на Туаре вмиг, но он устаёт, злится. Будто чёрно-рыжая тварь находится под опекой кого-то… кто больше всех.

– Элу! Элу!

Великан бессильно падает на колени. Он первый раз замечает, что поле битвы имеет очертания круга, как Кольцо Зрелищ. Только здесь нет кровавого песка. Мягкий мох, красивые в своей скромности цветы, влажные шляпки грибов.

– Ты – мужчина сильнее.

Так говорили Туару сотни противников, которых он рвал, давил и топтал в Кольце. Им это не помогало. Но чёрно-рыжий не собирается его добивать. Хотя, наверное, дай ему время – разгрыз бы тело нефилима по крупицам.

– Я всё понял. Идите сюда.

Князь с Княгиней охотно следуют призыву. Должно быть, это ещё более причудливое зрел ище: великан ласкает двух влюблённых зверьков. В их движениях он чувствует призыв. Мордочки тянутся туда, где столкнулся с землёй пылающий диск.

«Пойдём с нами, большой человек. Там спасение»

Туар печально склоняет голову.

Ему туда нельзя. Эти крохотные создания – семья. У него не было семьи. Ни любящих родителей, ни настоящего брака. Туар не возлежал с женой, а вылил семя в чашу после гнусной пародии на любовь.

«Любовь? Что это? Откуда это слово? Я не слышал его раньше!»

Теперь Туар знает, как описать то, что испытывает к дочери. Знает, что чувствовала его мать, когда не согласилась скинуть мальчика в Купели опылителей. Нефилим уверен, что её казнили именно за это, мысль будто пришла в голову с самого Неба. Нет, не в голову. В душу.

Он будет чувствовать любовь душой, пока не умрёт.
Он не вернётся в Енох. Только вот проводит Князя с Княгиней туда, где их ждёт спасение.




Под облаками, потемневшими, как свинец, подобно одинокому валуну, сидит большой человек, рождённый дочерью Земли от сына Неба. Взгляд его хмурый, но умиротворённый. Крылатые существа больше не прилетали. Наверное, Элу, покровитель овцепасов, сбивал их своими небесными копьями, чтобы не дать Туару умереть с горя, увидев части дела дочери. Нефилим знает, что Милайи больше нет в живых. Десятый день только что подошёл к концу.

Пара зверьков ушла за перевал, издав напоследок коронное «фрр». Со всех сторон мира тянутся сюда существа, о доброй половине из которых великан даже не слышал. Копытные, рогатые, с длинной шерстью и голые, тонконогие и коренастые, мясоеды и листогрызы. Все они идут по двое. У некоторых легко отличить мужчину и женщину, у иных невозможно.

Для него, одинокого, следующий шаг станет лишним. Нефилим не должен видеть, как спасутся те, кто это заслужил. Кто был малым – наверное, станет большим. А большой – может, где-то там будет помилован (вот оно, слово!) за то, что подсобил маленьким.

Сегодня Туар успел поплакать – первый раз в жизни. Но теперь по его щеке катятся не только слёзы.