– Они все климат-зонды здесь пропили? Средневековые имбецилы. Бр-р-р…
– Не грусти так, Чжэнь. Первый раз не в альтреальности снег видишь. Повод для радости.
Приземлившийся теслаплан мгновенно покрывается белой посыпкой, как ноздри койн-биржевика из Нью-Токио. Долговязый обладатель романского профиля снисходительно смотрит на ковыляющего, как пингвин, напарника, вслепую дёргая кольцо на мощных дверях в покрашенной белым стене.
– Паршивые львы, паршивые, – комментирует ручки в виде африканских хищников ещё один визитёр, – тупые гривастые эксплуататоры самок. Вся символика дышит угнетением.
Сказавший это голос по тембру напоминает XY-сектор гендеров, однако принадлежит всё же феминной личности. Телесные её формы трудно разглядеть через меховой кокон стопроцентно экологичного пуховика. Впрочем, фемина и не стремится подчёркивать рудименты, называемые женственностью.
Тройка гостей преодолевает Периметр, напряжённо моргая. У отделений «Тринити Централа» свои протоколы дизайна. Балалаечная архаика, как говорят в Управлении. Искомая цель ютится между златоглавым пунктом раздачи метафизических услуг и бюрократическим отсеком. Значок «ОЧАГ» призывно оранжевеет над скошенной крышей, одним своим видом делая место чуть-чуть теплее.
Сказав это, Алекс-Батретдин Скаровски, эстет-инспектор Северного сектора Восточной Европы, волевым взмахом отпирает дощатый анахронизм, что некоторые смеют называть «дверью». Заслонка турникета опускается перед голо-паспортом, как верный и слегка зашуганный пёс. Промёрзшие пассажиры теслаплана проникают под вывеску «КРАФТ-БАР FROZEN ISLAND».
– Насколько мне известно, при династии Ильичей тут была… – говорит толстяк, роясь в планшете, – территория отбывания трудовой повинности для сторонников клирофашизма.
– Да, Чжэнь-Мафусаил, в середине минус первого века.
– Хоть одно радует: они мёрзли ещё хлеще, ведь тогда не было глобального потепления.
– Тут и сейчас, таащ инспектор, как в ГУЛа… в общем, тяжело повинность нести! – встревает в разговор, перебивая Чжэня, тёмно-русый мужчина лет сорока, протирая стойку бара, – Соловки – место суровое. Не всяк турист доберётся. Ну, заходите, к чему кипиш-то?
Стёклышки семилетней давности (просрочка, б/у) подсвечивают Ваське имена инспекторов. Сам он видится им как «Раздатчик пищевых услуг при метафизическом турцентре». Пышную даму с кислотным «ёжиком» зовут Гертруда-Белла ибн Махди. Дородным женщинам в провинции – слава и почёт. А то, что волосы кислотно-зелёные – ну так Первый век же. Только кислое выражение лица никого не красит.
– Мда-а… здесь не патч нужен, а полная дезинтеграция.
– Простите? – Василий убирает стакан из-под квасного смузи на полку.
– Прощать будет… этот ваш, из мифов древнего Израиля, – прихрюкивает Чжэнь, человек вполне белой внешности, но с именами народов, разделённых десятком секторов, – а мы – люди серьёзные. Это вот что?
– Где?
– Башка эта! Рогатая. У-у-у, фаллические символы понатык… понапих… гхм.
Если бы Белла ибн Махди чуть менее злоупотребляла автозагаром, то зарделась бы.
– Так голова оленя. Силиконовая, как положено, от «Пилигрим-тур». Не стреляли в рогача-то.
– Стреляли или нет, а это символ эксплуатации негуманоидных форм жизни. К тому же, с физиологией, предельно демонстрирующей маскулинистские штампы и неприятие полиамории. Удалить.
– Вечно ты своём, Гера, – Чжэнь вразвалочку отходит от стойки, – а вот об этом кто, кто позаботится?! Какого вируса здесь делает монумент варвару?!
Непомерно узловатый для пухлого тела палец тычет прямо в полипластовое лицо Данилыча. Так Василий и другие сотрудники крафт-бара зовут карикатурного, но по-своему милого бородача в кольчужном доспехе, шлеме-луковице и с булавой в полтора метра.
– А, дык это богатырь. Детишки селфиться рядом любят!
– Вас, видимо, забанили в облаке «Истории восточной Европы», – холодно бросает Скаровски, – всякому образованному человеку известно, что так называемые «воины» Славянской равнины в минус восьмом-десятом веках проводили настоящий геноцид миролюбивого племени Поло'ви ради ценных кристаллов бояриума, посредством которых вводили себя в состояние амока.
– Делитнуть! Делитнуть к даймонам собачьим! – довершает тираду Чжэнь-Мафусаил.
– Та-акс, та-акс… – тянет Гертруда-Белла, – а тут у нас – объективация, навскидку… м-м-м…если косу и сарафан плюсануть… тридцать-три и два по системе Байдель.
Это она про голографический стенд с девахой в классическом славянском наряде. За определённую плату слои наряда можно убирать кликом. Непотребство то ещё.
– Так сами же пять лет назад попросили! – вскипает Василий, – ради этого, сервиса, фун, фэн или как он там… даж монахов заткнуть пришлось. Облагородили бар девчонкой, в общем!
Белла ибн Махди подрагивает, как боеголовка из бульварной игры при попытке взорваться в стазис-поле.
– Тренды меняются, уважаемый, – разряжает обстановку ледяным тоном Алекс-Батретдин, – фан-фун-сервис был лет двадцать назад, уже не первый год такие вещи являются унижением достоинства второго блока гендеров.
– А вот ещё! Вот! Шовинизм! Нарушение Конвенции о Мультикультурной Этике. Смотрите, оссиальное изображение!
Василий, не поняв предпоследнее слово, устремляется взглядом ко входу в погреб.
– Простите, но это голова Адама под Распятием. Череп – неотъемлемая часть нашего этнорелигиозного символизма, или как там у вас модно говорить!
– Символизм можешь себе в дипнет запихать – кричит Чжэнь, – о китайских туристах ты подумал, а?! У них кости – табу! А бочки эти с ядом? Ты что, не в курсе, в Глобальном Ориентальном чате ваш яд за-пре-ти-ли! Теперь он заменяется особым психостимулирующим составом…
Гертруда-Белла перебивает Чжэня, тыча пальцем в Распятие.
– И рядом с этим… на кресте… как минимум модельку Лилит добавить! Или Светоносца!
– Вы реально, – Вася переводит взгляд на главного начальника, – реально всё это видите?! Захватчиков каких-то, яд вместо вина, какие-то непотребства в оленьей башке?!
– Не мы, видим Глобальная Датабаза детектирует десятки нарушений регламента. Всё моргает и воет сиреной от реакционного беспорядка!
– Так может, если мы тут такие козлы, снимете свои очочки да науш…
Василий затыкается, как вещание подбитого пулей дрона, поняв, что приблизился к уголовной статье, а также просто сморозил глупость. Ведь на назойливых визитёрах нет наушников и очков.
– Ты отстал от жизни, обитатель Со-лов-ков, – Алекс-Батретдин смакует слоги, как горькую, но приятную экзотичностью пищу, – у прогрессивного человечества повышен уровень киберинтеграции. Сигналы подаются нам через импланты прямо в мозг. И такие гаджеты скоро будут у многих туристов. Они прилетят в эту дыру, а тут – в каждом углу варнинги! Коллеги, нужно срочное переформатирование.
Среди тёплой желтизны крафт-бара «FROZEN ISLAND» повисает гнетущая тишина.
– Таащ начальник. Мне надо выпить. Для персонала ведь разрешено? Ну, там, в погребке… винцо, кагор, знаете.
– Следи за спиком, – бросает в ответ Скаровски, – а то наговоришь на форматирование мозга. Все за мной.
– Давай, убирай пока мусор! В море утопи! – цыкает напоследок толстяк.

– О, Васян, приём-приём!
– Наконец-то вниз упёрлись, Вакулыч. Ну и сволочи.
Широкое открытое лицо собеседника бармена саркастически кривится. Тот, кого Василий назвал Вакулычем, вещает на фоне жёлтых барханов и блестящих сине-белых небоскрёбов.
Горячий ветер матёрому десантнику не в новинку. Ещё до присоединения их части к Батальону Умиротворения Петро Вакулович Хоменко успел поучаствовать в заварушках на Ближнем Востоке. Сейчас ветеран боевых действий и обладатель шкафообразной фигуры в голографическом камуфляже восседает на крыше Ист-Пэласа, отмечая вопреки духовной неприязни красоту сверкающих игл минаретов.
Выжженные пустоши Новой Аравии за последние годы превратились в город-сад. Только с ядовитыми яблоками. Старорежимные гогглы переключаются на камеру дрона, парящего в зале. Пришлось позаимствовать его вместе с коптером на свалке списанных девайсов Батальона. Поскольку технику заменили из-за морального устаревания, в целом она действует, но из регистра уже исключена. Вот и получилась маскировка.
Вакулычу нет дела до того, что вещают делегаты Разрешённого Исламского Государства, Межконфессионального Пакта «Новая Эра», Седьмого Интергендериала. Всё ту же жвачку, как плохо было раньше, при «белых христианских угнетателях».
Ну, вроде Петро и его москальского друга. Их с Васей отцы воевали по разные стороны в тех местах, что зовутся нынче Славянской равниной. Теперь они оба, щуплый бармен при монастыре и громила-сержант, – парии и отбросы.
Экран высотой с небоскрёб готовится запустить стрим «УЖАСЫ МРАКОБЕСИЯ». Снизу прямо-таки доносится запах смакования. Делегаты в Ист-Пэласе вроде как ненавидят старорежимные порядки, но с удовольствием извращенцев пересматривают их, вероятно, чтобы ощутить победу над «пережитками прошлого». С таким чувством непослушные детишки глядели ужастики и «клубничку» тайком от родителя номер один и… тьху, от мамы с папой, попутает же бес!
– Дай-ка поглядеть, Вась, на твоих идиотов! Попожжа скину наших.
По стёклам бегут помехи. Петро ухмыляется, когда статный господин во френче, вертлявый толстячок и широкобедрая мадам с «ёжиком» цвета малосольного огурца исчезают во чреве барного погреба.
– Давай, братец, закрывай на засов! А потом почту смотри.
[ОБМЕН ДАННЫМИ: SERVER=SOLOV_TURCENTER | NEW_BAGHDAD_PRESENT]
Сквозь синкретические напевы нью-багдадских уличных дронов прорывается дикий хохот здоровяка со Славянской равнины.

– Ну как, Вася, не заржавел катер?
– Всё путём, друг. Кстати, кагор был под стойкой. Они его просто не видели! Эх, откупорил бы, да в одну моську только алкаши пьют. Так что в сумке лежит.
Связь без видео непривычна для их времени, но для маскировки лучше не отсвечивать в видео-каналах.
– Я уже лечу на север, – отвечает Петро, – эй, у тебя голос какой-то дрожащий. Холодрыга у вас, да?
– Ну-у, знаешь… я ж их запер там, в погребе. Вдруг помрут с голодухи. За кощунства их самому прибить хотелось, но тут прям пытка какая-то…
– Ну ты самаритянин, друже. Чё тут сказать? Посидят на репе с брюквой, ты ж в пост выдерживал. Через пару дней их спохватятся, через тройку – заберут. Тётка схуднёт заодно. Ты все панорамы бара заснял?
– А то, – отвечает несущийся свозь ледяные брызги бармен, – только тётку голую не стал, нарисуем приличную.
– Вот что значит аскет монастырский! – смеётся здоровяк, –теперь, Вася, можно твой бар голограммой сделать, и в любом здании спроецировать.
– Только будут ли, Петро Вакулыч, здания, куда нас пустят?
– Поверь старой десантуре, мест таких пока – до хрена и больше. Не все сдались всемирным пакостникам.
– Слу-ушай, Петро… когда я тебе с барного аппарата фото кидал, ты что-то в ответ прислал. Это что такое?
– Дык стрим их дружков записал. Чтоб не скучать твоим гостям в погребке-то. Там отборные проповеди батьков консервативных, речи консерваторов запрещённые и всё такое. Я их себе и союзникам потенциальным сохранил, ну пусть и этим из динамиков поиграет.
– Вот ты, Петро, точно не самаритянин. Ты знаешь, что у них прилады есть, которые моргают и пиликают, когда видят и слышат что-нибудь запрещённое?
– Ну пусть вынут наушники и очки свои снимут, если надоест.
– Наушники и очки… Хм. А, проехали. За кагором расскажу.