— Будешь бургеры? Газировку? Или фильм поставим? «Цыпы из мегаполиса»? «Вампир-романтик-девять»?

Пока задорный аниматор вопрошает, худая девчонка со светленьким каре смотрит на торт, увенчанный пластиковой единицей и шестёркой, как на отходы жизнедеятельности.

Днём было определённо веселее. С дворовой командой они исследовали заброшенный химзавод. Потом строили крепость из строительного мусора. В основном там были парни, но в архитектуре, как ни странно, всех превзошла она.

Аниматор продолжает настаивать.

— Что ж, бука, тогда время для сюрприза! Отметим обретение тобой частичной правоспособности — подарочным аккаунтом в «MyHearth»!
— Ненавижу Майхарт! — бросает девчонка, — и вообще-то, юридически корректно говорить «дееспособности», и она наступила в четырнадцать!
— Как грубо и занудно, — замечает аниматор с накладными мышцами и лакированным коком на голове, ряженый в цветные лосины, — но я не обижаюсь, я же весёлый Ультра-Бой! Малышка, отныне твоя комната в Харте привязана к хабу семьи, и апартаменты доступны при вводе пароля-сердечка...
— Моей семьи здесь нет! Всё, пошёл отсюда. Поеду к маме в больницу. А потом сменю фамилию, наконец-то по закону можно.

Ультра-Бой дёргается. В смысле, изображение прорезают помехи. Ведь фигура аляпистого идиота — лишь голограмма, исходящая из проектора на полу. Торт и не надетый колпак, конечно, настоящие: их принёс доставщик.

Отец не пришёл сам и даже не пригласил сюда человека. Он раб цифры, и её хочет сделать такой.
Дерзкие подростковые слёзы брызгают на ворох идиотских, хоть и не виртуальных, конфетти.

— Папа, давай поиграем! Почему ты не хочешь играть? Почему не хочешь, не хочешь не хочешь не хочешь не хочешь играть
Зацикленная фраза вновь и вновь исходит из ребячьего рта, но вместо самой головы — красно-розово-белое месиво.
Минуту назад вихрастый дошкольник ехал на велике. Его глаза уже тогда были пустыми и чёрными, а рот разъехался от уха до уха.
Отточенным движением вскидывая молот, мужчина методично шагает по комнатам. Закончив службу, он не надевает домашнее. Только шлем снял, демонстрируя лысину, волевые скулы, аккуратную чёрную бородку.
Небо в окнах краснеет, зреет кластерами нарывов, способными вызвать приступ трипофобии. На лужайке, что милей Хоббит-Шира, вместо цветов вырастают пальцы и руки. В кухне свистит чайник, и звук режет слух, как завывание болотного привидения.
— Мииилый! Пойдём на уууужин!
Женский вопль сливается с визгом техники в пытку для ушей.
— Уже иду, родная, — цедит мужчина, пробираясь сквозь лабиринт обоев, на которых лесные зверята разевают рты с многорядными зубами.
В столовой, будто срисованной с американского ситкома, его ждёт жаркая блондинка в зелёном фартуке, с сапфировыми серьгами, красивым бюстом. Помещение заполняет красно-розовая масса, текущая из антресолей и щелей техники. Консистенция у неё как у ртути, но цвет телесный, и на поверхности мелькают куски лиц, органов, одежды, бытовых приборов. Будто жителей целого района взбили в миксере. При этом на кухне начинает пахнуть трупами с оттенками человеческих жидкостей.
— Не хочешь есть холодное, работяга? Жаль. Возьми тогда свежее, свежее, свежее, свежее

Женщина стоит с протянутыми руками в которых вместо кастрюли — месиво с человеческими органами.

— Свежее свежее свежее мясо в стиральной машине в посудомойке в детской спальне в нашей кровати
— Пожалуй, это лишнее.
Два, три, четыре шага. Молот опускается на голову горе-хозяюшки. Мужчина лупит тело, стирая в порошок, пока не понимает: всё кончено.
— Вы не они... Сдохни. Сдохните!
Он бежит, сколько сил есть, к ручью с болотно-зелёной водой, где плавают безжизненные разлагающиеся рыбы, а в глубине копошится какое-то белёсое подобие червя, только толщина его как туловище крокодила.
От яблоневой рощи отпадает кусок и летит в бездну. Невелика потеря. Двадцатью циклами ранее все яблоки превратились в глаза. А сейчас и ветки напоминают сплетение кишок. Тягучая болотная вонь теперь не просто раздражает, а мешает дыханию.
Харт сужается. Становится всё теснее.
Закончив цикл раньше времени, гвард с бейджем [PETROVSKY] бросается в провал.

Он приходит в себя на полу прохладного металлического бокса с зеленоватым освещением. Пьёт воду, кисловатую от биоферментов. Тяжело дышит. Снова искажения графики. Но здесь, в реальном мире, ему нельзя засыпать. Если придёт заказ, а его не будет в Харте, это грозит потерей работы.
Где-то далеко живут настоящие Милана и Дэн. Красивые и живые, без кровавого месива на лицах и в руках. Разве что немного глупые. Они не понимают, какого надёжного отца и мужа потеряли.

Но скоро всё изменится: он обеспечит им лучшую жизнь. Дом, сад, машина, курорты, драгоценности! Крутейший вуз для сына... в смысле, сперва школа. Надо ещё поработать. Снова и снова. Средства медленно, но верно растут. Глава семьи вернётся богатым и успешным, после чего кошмар закончится.

— Гвард-легенда. Петровский. Он первый, кто смог работать в Харте почти бесперебойно. В реальности, правда, неудачник, но такое случается. Компенсация.
Услышав характеристику, девушка фыркает из-под капюшона, потом бросает в рот кислотно-зелёный леденец, от которого несёт несуществующим фруктом. Её информатор — очкарик с лишним весом, слабо растущей бородой и усами, одет в красно-синюю клетчатую рубашку. Они сидят за столиком в дешёвой забегаловке, где мало камер и живых глаз. Это определённо не свидание. И не только потому, что напротив девушки — типичный нерд.
— Ну а что, тоже вариант заработка, — продолжает парень, — унизительно, но не так напряжно физически, как собирать мобилы у китайцев или пахать в шахте Зулустана.

Его собеседница хочет пошутить, что таким как он лучше попахать в шахте, чтобы сбросить жирок. У неё самой фигура спортивная, жилистая, хоть это и не видно под пацанистым балахоном. Но вместо подколки из уст девушки звучит вопрос:
— Какие функции и полномочия у гварда?
— Это стражник, юнит вселенной с функциями модератора. «MyHearth» — псевдовселенная с полным погружением. Ей тоже нужны NPC. Гварды следят за порядком, устраняют ошибки. В одной из версий им прикрутили визуализацию. Например, бить нарушителя мечом или разрушать багованные декорации лазером. Но чтобы так сжиться с виртуальной материей, они не просто сидят в шлеме или деприв-ванне, а подключают нейронку к мозгу. Прямо штырь суют в мозги. Некоторых это затягивает, они пашут почти непрерывно, как Петровский.

— Так невозможно, человек без сна — покойник, — бросает девушка, не женственно хрустнув пальцами, — ну, или как минимум псих.
— Для отдыха гварды используют рекреацию. Сон внутри сна, как говорили в одном ретро-кино. С версии два-ноль-семь у нас есть хабы для отдыха. Обычно в них качают модели жён и детей с взятыми с облака стандартными фразами. Ну, или любовниц. Или моделей, если в реале самая близкая женщина — бабушка, как у некоторых программеров…
— Критики говорят о негативных эффектах игры, — не комментируя приступ самоиронии, продолжает барышня. На вид ей нет и двадцати, но живущий с бабулей ботан возрастом за двадцать пять отмечает серьёзность, обычно не присущую таким малявкам.
— Да, случаются баги. МайХарт ведь использует нейросети. Картинки грузятся из карт мира, фотобанков, артбуков. Оттуда и разнообразие. И машины у юзеров не тормозят. Но это ж искусственный идиот. Нейросетка глючит, и иногда получается жуткая крипота. Старички игры называют это блайт. Подробнее сказать не могу. Я же админ, подписывал неразглашение, понимаете?
— Конечно. Чужого мне не надо. Только своё, законное. Я хочу предложить тебе сделку. Это даже не обман, скорее эксплойт системы, игра ума.

Очкарик улыбается. В играх ума он гроссмейстер, а «HearthCreators» это не ценят, держа на правах крепостного. Может, с девчонкой выйдет толк?
Вскоре хрупкая рука пожимает пухлую, взмокшую от напряжения.

— Ваш хаб очищен, уважаемый правообладатель.
Петровскому благодарно машут модельки студентов, наряженных в разноцветные скафандры. Их космостанция с клишированным дизайном и банальным «Плэнет» в названии пережила сейчас нашествие чужеродной саранчи. На космическом фоне заспавнились модельки тучи монстров. Самое неприятное, что рожи тварей были словно вылеплены из людских, топорно, как когда дети делают маски из прямоугольного листа бумаги.

«Поганый блайт!» — мысленно бросает Петровский.
Раньше труд гварда заключался в борьбе с флудом, спамом, флеймом. Потом, как и в простых играх, на просторах МайХарта появились взломы, баги, глюки. Их тоже нужно бить, как опасную фауну в фантастике. Киберстраж не наслаждается приключениями эльфов, десантников, скаутов, горячих мачо и секс-бомб. Он совершает полезный труд.

На NPC нижнего порядка вроде уборщиков идут студенты и жители третьего мира. Как и в реале, собственно. Быть гвардом почётнее. Довольно мужественный труд, хотя какое мужество в побивании молотком и отстреле из лазера глюков нейросетки? Настоящим мужеством было бы удержать любимую с ребёнком, — в который раз горько думает стражник игры.

Милана появилась в мире женатого мужчины как вихрь и вскоре взяла его фамилию. Поскольку у новой пассии были неплохие апартаменты, старую двушку он оставил бывшей жене с дочерью. На момент ухода отца девчонка уже была подростком, потому беглый глава семьи не мучился совестью. С алиментами прежняя супруга не лютовала, а дочь через пару лет могла бы начать подрабатывать.

Когда бывшая жена стала болеть, у четы Петровских уже появился Дэн. Так или иначе, а отец не мог бросить маленького сына ради той, с кем давно порвал. Но запросы красотки-супруги росли, особенно с учётом инфляции. Петровский пробовал быть грузчиком, кассиром, крупье... Хотел даже вступить в ЧВК, но Милана ушла раньше. Она оказалась норовистой, и видеться с сыном практически не разрешала, обосновав Ювенальной комиссии финансовую несостоятельность муженька. Первая жена к тому времени пребывала в хосписе, а дочка Ника связалась с каким-то хулиганьём. Петровский понимал, что они ему давно чужие, а потому не особо порывался навещать.
Потом он стал работником МайХарта. В домовом хабе рекреации Милана и Дэн были как живые. Мальчик ловил рыбу и кружил по двору на трёх колёсах, любимая приносила пирог и чай, потом звала в спальню... Вокруг были луг и сад, речка, пруд, колодец, вдали мельница как из сказки. Вообще-то, обиженные жёны могут блочить свои портреты для восприятия, но ведь у гвардов связь нейросети и мозга, а уж вырезать кусок серого вещества ему никто не сможет. Разве что блайт, хотя он не режет, скорее подтачивает или грызёт.
День и ночь Петровский работал гвардом, а затем проводил рекреацию с виртуальной семьёй. Сколько он не был реале, не считая кратких пробуждений — два, три года, пять? Время в Харте течёт иначе, зависит от настроек. Возможно, это скучновато, но разве не в скуке подчас мещанское счастье? Он ведь не какой-нибудь чокнутый художник и не повеса как дочка.

В основном же Петровский работал. По сути он сдал себя в аренду Харту, переселившись в крохотный бокс, чтобы вкалывать мозгом нон-стоп и копить деньги. Когда-нибудь Милана оценит его труды.

Может, блайт не просто глюк нейросетки, и его причина — обида на сбежавшую жену?
Потом Петровский вычищает ещё мир, и снова, десять, двадцать, сто. Далее должна быть передышка, рекреация. В Доме, что был родным, пока блайт не добрался и до него. Запросы гварда админы игнорируют. Модер — не тот юнит, которому вытирают сопли. Кому важны проблемы раба, даже если он вооружённый, как гладиатор?
Когда очередные монструозные «Дэн» и «Милана» стёрты из реальности, мужчина с молотом осматривает дом, вернее, то, что от него осталось. На его глазах целые комнаты и коридоры отрываются от семейного очага, вместе с землёй валятся в бездну. Взгляд Петровского падает на дверь в боковом крыле особняка, ныне открытую взору, ведь холла больше нет. Дверь, которую он старается не замечать, обходит всегда стороной. На ней табличка — [NIKA].

Единственное напоминание о дочери. Комната была подарена ей на шестнадцатилетие. Ника ни разу не входила в свою спальню. Дверь туда была вечно закрыта, как старая ненужная кладовка, более того — даже не активирована. А потому отец семейства перевёл её в неактивный режим. Видимо, поэтому там не бывало порчи.

— Программа МайХер... кхм-кхм, МайХарт, пережившая более пятидесяти редакций, занимает, мои дарлинги, первое место среди медиапродуктов Web 3.0, в течение четырёх... четырёх с половиной лет!
Давид Амарашвами, харт-лоббист первого класса, как всегда сияет. На нём серебристый пиджак, синяя рубашка, красный галстук: колористы старательно подгоняли тона. Чёрные волосы набриолинены, живот втянут, второй подбородок скорее придаёт солидности, нежели портит. Бронзовая кожа гладкая, как утренний бархан. Господин Амарашвами, один из ведущих сотрудников «HearthCreators», снова поражает зал, полный разношёрстной публики. Поражает не только внешним лоском, но и красноречием. Публики не только разношёрстной, но и плебейски органиченной в сравнении с интеллектом лоббиста.
— Что ж, мои зрители, настало время вопросов! — возглашает он.
Вот толстая докторша пытается связать действие Харта с депрессиями и выгоранием. Сразу видно деревенщину, и Давид легко отбивает её аргументы заученной справкой от ВОЗ.
— Вы присвоили себе привилегии Творца! — пытается взять реванш тщедушный лысеющий пастор в чёрном кителе с высоким воротником.
— А что, у вымышленного существа есть какие-то привилегии? — с насмешкой отвечает вопросом на вопрос Амарашвами, — наши криэйторы таких создают по пятьсот на дню, всех сортов: космос, фэнтези, боевик, романтика… вот кто истинные творцы!
— Вы не просто богохульник, вы слуга сатаны! Ваша псевдовселенная — лживая насмешка над творением Господа, в которой вы развращаете людей, разжигаете в них страсти, лелеете их пороки, ведёте их в ад! Многие из ваших игроков становятся одержимыми!
Обскурант не унимается, и зал поднимает его на смех. Давиду пыл пастора кажется гротескным, хотя лоббист прошёл огонь и плазму в спорах с евангелистами.
— Я видел среди ветеранов вашей игры людей с явными признаками посттравматического расстройства, — чеканит басом мужчина в военной форме, со шрамом на правой щеке.
Амарашвами нервно дёргает плечом. Его внутренний перфекционист негодует. Это информация, не подлежащая разглашению, почему она звучит на стандартном полигоне?
— Стражи! Уберите этих умалишённых! — раздражённо командует Давид.

Специально обученные сотрудники вежливо, но непреклонно, ведут под руки пастора, сыплющего угрозами адских котлов. Военный уходит сам, хищно зыркая на охранников, которых со своей комплекцией мог раскидать как медведь шакалов. Но что его мускулы против правил игры?
Наконец Давид с лоснящейся улыбкой объявляет, что снова готов. Зал опять заполнен людьми. Надо думать, более послушными и предсказуемыми.
— Господин Амарашвами, вы в курсе про блайт? — звучит звонкий голос. Незнакомый. Слишком близко.
— Эм-м? Простите, что?
В одном из кресел третьего ряда сидит незнакомая девчонка, видимо, ближе к двадцати годам, но телосложение у неё моложавое, почти мальчишеское. Одета в неброский зелёный топ и серые джинсы: возмутительная простота для конференц-зала.
Давид не помнит её в списке критиков.
— Блайт, или порча, — говорит нахалка, вставая с места, — глобальный баг в тысячах хабов. Искажение нейросетей, принимающее форму кошмара. Что за ним стоит? Просто рандом?

Давид понимает самое главное: лицо девахи расплывчатое. Значит, её свежих фото нет в базе. Подпольщица. Как-то забралась в его мир для тренингов.
— Возможно, не все системные неполадки устранены... — решая поиграть с нахалкой в вежливость, тянет он, — это исправят в патчах. Не учите экспертов, уважаемая.
Последнее слово подразумевает под собой «дерзкая мелкая тварь».
— Миры Харта, — не унимается тем временем «уважаемая тварь», — интегрированы с сознанием. И они становятся ловушкой. Люди уходят от боли в иллюзию, но боль есть и там! Я не кодер, но понимаю: это не обычный баг. Но опаснее всего он для тех, у кого мозг интегрирован с игрой хардварно. Блайт возникает в псевдовселенной и затем возвращается в мозг. Нейроны перестраиваются, человек, возвращаясь в реальность, видит там кошмары. Вам писали жалобы, но вы их заметаете под бэкграунд. А людей заставляете работать столько, что у них нет времени на тяжбы!

— И что вы предлагаете, маленькая скандалистка? — кривит губы господин Амарашвами, — вывести из миров всех жертв побочных эффектов? Дать им бесплатный курс психотерапии? А как мы вычислим симулянтов, а? Может, вообще запретим МайХарт? Да вы, малоумная леди, видимо, аналог луддитов... Век назад бунтовали бы против ядерной энергии, а два века назад — против автомобилей. На случай любых сбоев у нас есть модерация!
— Но кто защитит стражей?
— Не старайтесь, назойливое создание. Замшелые цитаты не улучшат вашей аргументации. Всё, финиш. Система, убрать тролльский юнит! Перезапустить сценарий тренинга риторики!
— Это не ваш хаб, старший менеджер, а мой.



В реальном мире лицо Давида Амарашвами краснеет, глаза, утопленные в массивых щеках и надбровьях, краснеют, зубы скрипят. Моделька в хабе МайХарта не передаёт всю гамму его ярости.
— Кто дал мне неверную маршрутизацию?! В какой я локации?!
Девица встаёт с места, и стены сверкающего зала рассыпаются на куски. Лоббист оказывается в обычной комнате, на стенах которой легкомысленные плакаты с девчачьими поп-рок-группами. Хоть в виртуальных пространствах и не бывает пыли, но сразу видна необжитость.

— Люблю строить, — говорит подпольщица, — и объясню, почему. С какого-то момента моя жизнь стала очень тоскливой. А к виртуальным забавам душа не лежала. Для нашей компании стали отдушиной заброшенные места и стройки, мы возводили там всякое-разное. А теперь, надо же, скилл пригодился для воссоздания ложной локации.

Потом его хулиганистая визави скрывает текстуру потолка. Небо над ними будто сшито из человеческих лиц, преимущественно синюшно-красных, перемежающихся кусками одежды. Кое-где текстура превращается в совсем неразборчивое месиво, как изображают миры демонов в мрачных сагах.
— Может теперь ты поймёшь, лоббист, что такое блайт.

При изменении текстур и модель девчонки стала иной.
Черты лица обрели остроту, волосы стали длиннее и отливают пепельным. Молодёжный аутфит превратился в чёрное трикотажные платьем ниже колен, а на голове вредительницы возник угольного цвета берет с серебряной молнией-кокардой. Нарочитая помпезность, впрочем, никак не состарила гостью. А лицо её осталось размытым.
— Какой прелестный пример бунта на коленях, — Амарашвами расплывается в наигранно добродушной улыбке, — хакинг вы подтянули. Только за такое полагаются серьёзные са-анкции.

Харт-лоббист чувствует, что растянул последнее слово не по своей воле. Его тон меняется:
— Ну-ка заканчивай фарс, малявка!
— Не дёргайся. В корпорации всем известно: господин Амарашвами, ложась в ванну депривации, всегда требует не беспокоить его до конца сеанса. А сколько будет длиться сеанс в моём доме, решаю я, — нарочито медленно и внятно протягивает девчонка.
— Допустим в твоём! И что ты сделаешь в твоём доме? Заставишь меня мультики смотреть месяцами?! Ха-ха!
— Это не только мой дом.

Очередной прыжок через цифровой барьер. Петровский готовится к новой встрече с видениями измождённого мозга.
Похоже, он понял. Ему всё ещё больно убивать проекции жены и сына. Вот когда чувства притупятся, блайт уйдёт. А пока — работать. Ради живой Миланы. Живого Дэна. Как они там, снаружи? Нужен ли им муж и папа?

Его мир тем временем дошёл до крайней степени помрачения. Любимая и ребёнок уже не пугают его искажёнными лицами и зацикленными фразами, а просто мелькают где-то на фоне размноженными призраками. Ведь хаб Петровского превратился в нагромождение текстур мёртвых тел и предметов. Кроме одного помещения.

Пока остальное пространство разлагается, комната дочери стоит подобно серой цитадели. На этот раз Петровский не хочет пробуждаться в поту, жажде и слезах. Его тянет к табличке с надписью [NIKA]. Ручки двери горит зелёным. Первый раз в жизни локация блудной дочери открыта. И Петровский входит.
В первый миг гварда ослепляют софиты, он видит богатый конференц-зал с рядами бархатистых стульев и замирает, ошеломлённый новыми впечатлениями. Но это информационная инерция. Комната быстро становится стандартно-подростковой. И в центре стоит она.
— Ника...
Да, это его дочь. Повзрослевшая, серьёзная, со светлыми волосами — чем-то похожа на женщину, которую Петровский полюбил двадцать лет назад. Генетика у светленьких обычно слабее, но тут явное исключение. Первая супруга уступала Милане в эффектности, была болезненной, зато верной и доброй. В отличие от него самого.

— Ты первый раз здесь с того праздника?
— Не совсем. Я ходила в именную комнату и смотрела, как ты здесь... Ты ведь главный, поэтому комната менялась. Я видела блайт. Я должна была помочь, несмотря на то, что было.
— Не припомню, чтобы ты учила кодинг. Больше по дворам шлялась.

— Изменение маршрута делала не я… — говорит Ника и осекается, понимая, что намекать на наличие пособника из корпорации весьма опрометчиво.
— Модератор, вернитесь к исполнению прямых обязанностей! Выдайте свой идентификатор! — истошно вопит в сторону Петровского какой-то пухлый, смуглый, зализанный хлыщ.
— Стой, не убирай текстуру шлема! — вскрикивает девушка, — у тебя полное право быть здесь в любом виде. В семейных хабах полномочия сотрудников корпорации ограничены. Лицензионное соглашение МайХарта, раздел семь, глава четыре. Сейчас он заурядный гость. Спецы, конечно, могут прочекать всё позднее, но… надеюсь, мы договоримся с тобой, старший лоббист. Я в игре, как ты понял, недавно, но кое-что изучила. Хочешь, мы растянем тебе время на годы? Или увеличим чувствительность тела на порядки?
— Сучка мелкая, я буду звать на помощь! Меня отключат, а тебя пробьют до километра!
Пока Давид кричит, гвард сходит с места, не торопясь подходит к пленнику комнаты. Заносит над головой лоббиста орудие очищения.

— Оскорбления были лишними.

Молот превращает голову с обоими подбородками в кровавый фарш пикселей.
Где-то в офисе, надёжно защищённом табличкой «НЕ ВХОДИТЬ», корчится от боли в обратно-интегрированной связи Давид Амарашвами. Но плотные стены, заточенные под защиту от плебейского трёпа, плохо проводят звук.
— Хорошо бы тебе в блайте пожить годами, козёл, чтобы гадить под себя начал и слюни пускать! — потеряв все остатки политеса, говорит Ника, — но нам пора. Счёт с деньгами разлочен, но можешь не искать нас: мы их не присвоим, а выведем на обезличенные счета. Что дальше, тебе знать не надо.

Петровский понимает, что у его дочурки всё выверено до мелочей. И что сейчас она главная, даже когда уводит его кровные циферки не пойми куда. И закрывать рот боевитая малявка не собирается.

— Ты забудешь об этом случае, и не будешь искать тех, кто нам помог. Скажем так, это мог быть любой из десятков тысяч. Ваш коллектив — изрядный змеиный клубок. В противном случае начальство и миллионы юзеров увидят твой провал, Дэйв, ведь он записан в наш семейный альбом. Понимаю, шантаж сомнительный. Но всё же вирусный ролик, где великий лоббист Амарашвами повергает ботов-болванчиков, а потом терпит насмешки и пытки от вчерашней школьницы, ударит по его репутации.
Ника подходит к поверженному телу, наклоняется. К тому времени модель головы у Давида ребутнулась, поскольку его тюремщица перезагрузила настройки. Девица кидает на пол виртуальную книжку, страницы которой воспроизводят анимацию его казни гвардом.
Амарашвами невольно восхищается: как же хороша в их псевдовселенной прорисовка! Даже куски мозга детализированы: брали из фотобанков моргов. Хоть Давида и размазали как бота, но на деле он — полубог Харта. Похоже, лоббист так сжился с игрой, что чувствует даже эмоции рядом стоящих юзеров.

О, да, девушка упивается своей победой. Он улыбается от восхищения. Она могла бы стать его ученицей, продвигая МайХарт и уничтожая врагов.
— Ты что смеёшься? — сурово цедит Ника, — может, добавить ещё сцену?
Острая шпилька вонзается, хлюпая, в виртуальный глаз лоббиста. Реальный Давид при этом чувствует боль, умноженную на два порядка.
— Эй, малая, заканчивай, — из-под шлема одёргивает её отец, видя перед глазами цифры рейта чувствительности, — он человек взрослый, всё понял, а я лишних проблем не хочу.
— Надо быть уверенными, что понял!
— А то без мороженого останешься. Официальное гвард-предупреждение.

Ну как после такого не сдаться? Ника — бунтарка, но всему же есть предел.

— Полтора года как улетели в Бельгию. И стоило надрываться ради них?

Мужчина за столиком не отвечает. Похоже, из принципа. Вместо этого задаёт свой вопрос.
— Давно к маме нашей ходила?
За столиком бургерной в Нижнем городе повисает молчание.

Небритый мужчина лет сорока вздыхает, прячет бледные руки с дырками от капельниц, как у наркомана, в тёплый свитер. Некоторые вещества рабам Харта поставляли прямо в кровь.

— Месяцев семь назад, пап. Да, я тоже не эталон семьянина.

Несколько дней назад Петровский очнулся в бараках работников корпорации. Это был не режимный объект, как в мрачной антиутопии. Ячейки не покидали не потому, что найдут каратели в экзоскелете или боевые дроны. Одних влекла страсть эскапизма, другие пахали за гроши и не знали альтернативы. Это гораздо более сильный стимул жить в коробке, куда раз в месяц привозят питательный раствор по ОМС, а стены и жильца моет санитарная машина.

Хотя, конечно, озаботиться конспирацией, двигаясь по улицам, Петровскому пришлось. К счастью, приятели дочки встретили его, оснастив хакнутой техникой и неприметным костюмом. Хаб гварда перед выходом был удалён без возможности ребута по причине уничтожения файлов необратимой формой блайта.

— Видать, у нас семейное, — забывать про семью, — хмуро, но с едва заметной улыбкой, отмечает Петровский.

Девушка хлопает отца по плечу. В реале оно не такое мускулистое, как на модели МайХарта. Да и подбородок менее внушительный. Но зато всё родное.
— Я думал, ты никогда не придёшь из-за ненависти к игре.
— Не сказать, что я её ненавижу. Я просто тебя... ну... ревновала к ней, что ли. Я скучала, пап.
— Было бы по кому. Неудачник был и остался. Мало того, что время, психику убил... ещё и прибыль просрал. Если меня решила проучить, так перевела бы себе на карту. Учёбу оплатила.
— Ну, во-первых, это противоречит конспирации. К тому же, у меня был уговор. Средства ушли одному хорошему парню. Не сказать, что классному, но он хотя бы умён и сговорчив. Хватит ему с бабушкой жить, пусть поездит по миру, подругу найдёт.

— С чего ты взяла, что он поедет? Может, на игры всё потратит.

— Ну, как сказать, пап. У него есть повод не сидеть на одном месте.
— Ну, удачи ему тогда. Если б мог с ним пообщаться, сказал бы — опасайся красоток. Лучше невесту вроде тебя пусть найдёт…
— Эй, в смысле? Я не страшная!
— Только когда угрожаешь менеджерам пытками, белокурая бестия.
— Сказал любитель размозжить голову на пикселы.
Отец и дочь Петровские первый раз за много лет смеются вместе.

А Давид Амарашвами, откисая в рестор-ванне с жасмином и лавандой под нью-эйдж-эмбиент, не просто смеётся. Лоббист хохочет до колик, тряся под водой телесами. Это он победил. Он заронил семя самоуничтожения в душонку самонадеянной подпольщицы, взломщицы, вигилантки. Лоббист мог бы порыться в логах, подключить полис-корп, частных детективов. Тем более разомлевший папаша назвал имя дочурки. Впрочем, он даже не помнит, какое точно. Они ведь — низшая форма жизни, насекомые, которых миллиарды.

Псевдовселенная давно стала для Амарашвами реальнее обычного мира. И в ней падение Давида осталось незамеченным. Мелкая тварь, к её чести, выполнила своё условие. Давид мог не выполнять в ответ, ведь что позволено лоббисту, не позволено плебею. Но это мелочи.

Ярость и гордыня, испытанные в виртуале, глубоко засели девице в мозг. Это похлеще страшных морд из нейросети. МайХарт, Моё Сердце — не просто игра, а настоящий социальный эксперимент. Всех планов Совета Директоров не знает и сам Давид.

Почему не стоило говорить о блайте? Это стало бы лазейкой для врагов прогресса. Если искажения графики могут запечатлеться в нейронах, то и человеческие страсти тоже. А те, кто верит в древние мифы, считают, что страсти — это очень-очень плохо. Лобби технофобов получило бы серьёзный козырь против Харта.

Сейчас всё может стать хуже, если нахалка и её отец начнут трепаться правозащитникам. Но Давид предполагает, что они не начнут, поскольку будут прятаться. Девчонка слишком ценит анонимность. Возможно, скоро она встанет на преступную стезю в реале. Тогда-то её и поймают.

Девчонку может защитить кто-то зрелый, мудрый, спокойный. Но разве её папашка таков? Это ведь опустившийся лузер.

Впрочем, вирус бы с ними.

В голове старшего харт-лоббиста зудит ещё один невыполненный квест, и он зовёт к себе сотрудника по особым поручениям.

— Блин! Блин-н...
Возглас раздаётся, после падения огурца, мяса и капель майонеза на красно-синюю ткань. Пухлая ладонь, по-мальчишески почти безволосая, судорожно трёт рубаху.
— Бабушка тебе разрешала говорить «блин»? А пачкать одежду шаурмой?
Полноватый очкарик вскидывает голову.
— Ты ещё и одежду не сменил. Вот шалопай.
В соседнем кресле зала ожидания будто из воздуха проявился новый сосед лет сорока пяти на вид. Он худощав, но крепок, с резким заветренным лицом, на голове рыжеватый «ёжик», меж сухими губами блестит серебряный зуб. На незнакомце серый плащ, чёрный шарф, старомодные затемнённые очки. Довольно нелюдимый вид, но не настолько, чтобы сильно выделяться. Для образа карикатурного бандита или спецагента из старого кино не хватает как минимум шляпы. О, да, парень большой любитель ретро-фильмов. Он ведь типичный нерд и гик.
— Хочешь, чтобы с бабушкой всё было хорошо? — слегка «рыкая», как стереотипный русский из тех же старых лент, чеканит субъект, — тогда приткнись. Большой куш ты срубил, Ник, для админа-то среднего звена. А метод пакостить Харту нашёл — ещё круче. Мы с друзьями впечатлены. Респект.
— В-вы, ч-что, бандит?! Деньги будете вымогать?!
— Не тому, кто обокрал своего начальника, читать мне нотации. Впрочем, фирма у вас не ангелы, понять можно. Ты в курсе, что магистр Амарашвами тебя не отпустит?
— Кто? Магистр? Он же лоббист, хоть и старший... Чё за бред?

Сказав это, толстяк потеет, поскольку понял, что окончательно признал вину знанием должности начальника. Да, при кодерских талантах Ник отстаёт от нормы по социальному интеллекту. Однако незнакомец никак не меняется в лице.
— Ну, каждый имеет право на хобби, — говорит мрачный субъект, — кто-то в двадцать шесть собирает солдатиков и кассеты времён юности моего отца. Другие считают себя гуру оккультных искусств, влияющими на реальность через игру. Речь не о том, лучше протри очки. У стойки выпивают двое. Аккуратненько так, чтоб бдительность не терять. Тощий япошка в плаще и лысеющий амбал со свёрнутым носом. Когда ты пойдёшь пописать лимонадиком, они тебя...
Жилистый палец мужчины чертит линию поперёк шеи с мощным кадыком. Ник замечает тату почти у затылка незнакомца: полувыцветший меч, похожий на знак неодобряемой религии, под ним буквы: R, U, T, H... дальше шея прячется в воротнике.
— Пока мы здесь, ты переведёшь... скажем, семьдесят процентов своего навара на кошель в тёмной сетке. Адрес я сейчас покажу на бумажке. Потом сломаешь и выкинешь смартфон. В таком случае добрый дядя, то есть я, поможет тебе добраться живым до взлётно-посадочной. Дальше лети хоть в Мадрид, хоть в Антарктику, хоть на Луну. Если очень жалко денег, утешу: наша организация благотворительная, твои нолики пойдут на доброе дело.
— Надеюсь, вы... работник приюта... для детей или животных! Иначе вы поступаете крайне неэтично! — осмелевшим голосом восклицает очкарик.
Субъект в сером будто пережёвывает версию, потом холодно улыбается.
— Скорее кто-то вроде гварда. Боремся с теми, кто делает блайт в реальности.