— Ауууууу!
Как и вся стая, Сполох надрывал пасть, провожая Ночной Круг. День за днём Круг будет тонуть в Верхней Луже, и внизу снова закипит борьба. Потом опять придут мягкокожие. Станут ходить по границе Ямы с жалящими трубками и двигать Горячую Изгородь ближе к месту жительства Стаи.
Сколько Сполох помнил, Стая всегда жила в Яме. И Овцерез, и Три Клыка, и Хрипящая, и конечно Зола. Это не вся Стая, но вспоминать всех скопом волк не умел.
Яма была не особо глубокая, но её окружала Горячая Изгородь. Сородичи не подходили к ней, но были уверены: если попробовать, то обожжет, как Дневной Круг в самые жаркие дни. Из-за этого им приходилось питаться скудно: шерстистыми комочками, мокрыми прыгунами, изредка блестящими плавуньями. Когда ловишь последних, главное — не перепутать лужу воды с лужей яда.
Иногда сородичи ели своих мёртвых: тех, кто отравился, или перегорел под Дневным Кругом, или умер вот ран мягкокожих. Сами мягкокожие были вкуснее другого мяса, к тому же, убивать их — признак силы. Три Клыка убивал мягкокожих всего дважды, хотя был почти сильнейшим самцом Стаи.
В общем, все охотились, соперничали за самок и лежбище, делали новых сородичей. Сородичи вели себя буйно и вольно. Только два запрета знала Стая: заходить за Изгородь и убивать своих.
Жизнь стаи изменилась, когда в Яму забрёл детёныш мягкокожих. У этих странных существ всё было не так: на шкуру они цепляли другие шкуры, шерсть делали где длиннее, где короче нужного. Дрались не силой тела, которую даёт Ночной Круг, а разными хитрыми штуками. И не боялись Горячей Изгороди. Что-то было в них особое, не зря на Ночном Круге виделись черты морды мягкокожего.
Детёныш держал в верхних лапах неведомую Стае вещь, но не ту, которая пускает по воздуху жалящих пчёл. Штука была не больше речного камня. Она испускала звуки, как птичка, а иногда говорила голосом мягкокожих.
Детёныша, конечно, загрызли и съели. А штука осталась лежать на траве.
Овцерез понюхал штуку, но она не пахла. Остальные тоже подошли. На стороне штуки, обращённой к ним, была небольшая лужица, тёмная, как сама Ночная Крыша. Обычно тёмные лужи приносили болезнь, но Костоглод решился тронуть лужу носом. В луже появились мягкокожие, как всегда, суетливо копошащиеся в своих разноцветных шкурах. Очень маленькие. Раздались звуки их речи и трели вроде птичьих.
Потом мир в луже исчез. Когда стемнело, она стала отражать Ночной Круг, как полагается луже. Но если тронуть обычную лужу, Круг разобьётся. А тут троганье лужи — открывало Мир. Будто в их Яме завелась крохотная Яма с мягкокожими, которых не съешь, но и сами они безвредны.
Вскоре сородичи стали догадываться, что происходит в Мире Лужи. Иногда мягкокожие по ту сторону совокуплялись: нелепо, как ни одному волку в голову не придёт, мордами уткнувшись друг в друга. В другое время они дрались, иногда даже лапами, как принято у Стаи, но кусаться при том не умели. Ещё бывало, что один или одна мягкокожая по-особому выли, а другие, собравшись в Стаю, хлопали передними лапами и так особо полаивали: хау-хау-хау.
Сполох тоже смотрел, но не только в лужу. А ещё на Стаю. Он заметил: жители Ямы менялись. Они выбирали, на что глядеть в луже, и повторяли дела мягкокожих. Кто много смотрел на случки, сами кидались друг на друга, иногда и на волков своего пола. Любившие драки мягкокожих — рвали друг друга сильнее, чем раньше. Когда молодой самец это понял, то стал чаще уходить от сородичей на край Ямы.
В последнее время ему казалось, что Горячая Изгородь уже не столь опасна.
А потом Мир Лужи исчез. Сколько ни тыкали в него носами и лапами, штука молчала, только Ночной Круг отражался в ней. Но Стае не нужен был Ночной Круг, она хотела смотреть на дела мягкокожих. Тогда Овцерез, сильнейший самец, и Костоглод, стали искать того, кто испортил Лужу. У ядовитых ям, загнав к самому краю Одноухого, они убили его и отгрызли мясо с боков. Зола увидела это, но двое самцов погнались за ней, прижали к земле, покусали. Задирать насмерть не стали.
Сполох боялся, и подошёл, только когда обидчики Золы ушли. У него появилось новое чувство. Будто обида, как когда проиграл в поединке или не поймал еду. Но обида на себя, что не помог этой самке вовремя.
В один из дней они решили уйти. Сполох, Зола и ещё несколько сородичей. Кажется, это можно назвать: одна треть, подумал лидер побега. Выбрали время, когда светит Дневной Круг, пока остальные спят. Сполох объяснил, что Изгородь уже не такая горячая. Той ночью он подошёл так близко, как раньше боялся и Овцегрыз. Если быть быстрыми и смелыми (опять новый образ в голове!) — через Изгородь можно перемахнуть, она не успеет обжечь.
Потом они узнают у мягкокожих, зачем те испортили Яму своим Миром в Луже.
В силу природной слабости враги сородичей жили в норах из камней. Норы из камней располагались в Больших Песках кучками. Да, мягкокожие тоже жили Стаями. Но в тех Стаях, которые издалека видел Сполох, было много детёнышей и много старых сородичей. У сородичей детёныши выживали редко, только самые сильные. Самки мягкокожих редко дрались вместе с самцами, а их совокупление между собой вживую увидеть было сложно, будто они считали его чем-то, что видеть нельзя.
К одному из скоплений каменных нор и подошла часть Стаи, ведомая Сполохом. Все страдали от голода и жажды. Но дороги назад не было: когда они вернутся, главные самцы их не пожалеют. Ведь закона «не убивать других из Стаи» больше нет.
Когда Стая подошла к норам, мягкокожие закопошились, как вши. Маленькие, худые, старые и самки побежали по норам. Крупные самцы, Овцерезы и Костеглоды мягкокожего мира, взяли ветки-клыки и трубки, выпускающие пчёл-убийц. Некоторые залезли на железных медведей с круглыми ногами и стали преследовать их. Все, кого видела Стая, выли однообразно что-то вроде: «вооооу, вооооу...»
Дневной Круг готовился упасть. Восхождение Ночного придавало сил. Ощутив себя вожаком, Сполох дал знак разделиться и следовать к Самой Большой Норе.
Теперь он понимал, что выходить из Ямы не стоило. Пусть Стена не убила их сразу, но принесла смерть потом. Хрипящую убили длинноклыком, Потерял-Зуб и Шрам-на-Боку сгинули от укусов вражьих пчёл. Везде стоял вой и хрип сородичей.
Зола отделилась от него, и у вожака беглецов что-то ныло в груди, хотя там не было ран. Но страх оказался сильнее переживаний за самку, и Сполох искал укрытие. Одну из самых маленьких нор в скоплении мягкокожих, что стояла на краю поселения.
Нора была странная, с круглым верхом, как сама Крыша Мира. Наверху у неё росла странная ветка, слишком ровная по сравнению с теми, что в лесу. Окна у этой хижины были меньше, чем в обычных норах мягкокожих, поэтому внутри уже царила темнота. Сполох посчитал это место лучшим для укрытия.
Он вошёл в нору. Перед его мордой шла тропа, а по бокам от неё стояли пеньки, на которых мягкокожие с их слабыми ногами отдыхали, не умея лежать на земле. Слух Сполоха уловил звук — жалобный, скулящий. Он исходил от самца мягкокожего, который буквально вжался в стену. У него была шерсть внизу морды, а вторая шкура — чёрная.
«Нельзя самцу блеять вместо драки» — подумал Сполох, — «наверное, нужно его убить и съесть».
Вожак двинулся вперёд и гордо вскинул морду, как бы обращаясь к Ночному Кругу. И увидел его, хотя нора была с верхом.
Круг сиял не на самом верху, а совсем близко, внутри самой норы. Он был темнее обычного, ближе не к цвету кости, а к цвету песка. Внутри круга размещалось лицо мягкокожего. С длинной шерстью, какую не носят ни они, ни их нынешние враги. Но у сородичей — морда, а у того, в Круге — лицо.
Новое слово. Не образ, слово. Что такое слово? Это то, что говорят. Лицо в круге хочет что-то сказать. Смотрит грозно, как самый сильный вожак. Но с любовью, как у взрослых к детёнышам. У родителей к детям. Что за новые слова?!
И тогда Крыша, под которой жил Сполох, рухнула, и ему открылось Небо.
— Всех замочили?
— Почти. Ещё один, молодняк, сбежал вон туда.
Смуглый юноша с убранными в хвост волосами держал мачете, а его старший товарищ, соломенноволосый толстяк в комбинезоне, — вилы. На поясах у обоих были кольты.
— Ох, не повезло Фору. Что ж, признаем честно: он был самым бесполезным мужчиной в селении. Бубнить молитвы — не ружье держать.
К толстяку и юнцу подошёл шериф с винтовкой. На нем была ковбойская шляпа, а о ранге говорил значок, сделанный из сплющенных монет. Главарь отправил соратников прочесать квартал, а сам пошёл к старой церкви.
Как и многие, он считал, что в новом мире, прожжённом и ядовитом, действует естественный отбор, а не древние мифы. Может, люди и слабее, но сообразительнее волков. Жаль, стволов и лезвий в мире становится меньше.
Двери церкви раскрываются, и в нарождающихся сумерках шериф увидел два силуэта.
— Фор! Идиот! Отойди от твари!
Рядом с нерадивым сельским падре стоял волк. Выглядел как все они: под два метра ростом, с бугрящимися мышцами, жёсткими серыми волосами, без бороды и усов. На дикаре при этом было накинуто тряпье, скрывающее наготу.
Шериф не знал, что и сказать. Дуло старого «Рюгера» заметалось туда-сюда, как маятник: волк, падре, волк, падре.
— Босс, поймали тут суку!
Дикарь вскинул голову. Шериф обернулся к вернувшимся помощникам.
— Отсеките ей одну ногу, а за другую — на цепь. Раз больше не боятся флажков, перейдём на другую тактику.
Прекрасная амазонка, атлетичная леди в костюме Евы, почти успешно отбивалась от двух мужчин. При попытке вырвать младшему кус мяса из руки — получила по губам рукоятью кольта. На песок брызнула кровь и упали два зуба. Толстяк намотал на кулак светло-каштановые волосы. Дикарка не вопила, как обычные женщины, а рычала. Челюсти волков были модифицированы под ближний бой и неразборчивость в пище, хотя и не выступали по-обезьяньему.
Подернутое ржавчиной лезвие ударило волчицу два раза по голени. Смуглый парень, несмотря на возраст, похоже, был опытным дровосеком.
— Стой! — крикнул падре.
Само собой, волк его не послушал. Двумя бросками он достиг толстяка, за загривок повалил на землю. Юнцу выдал затрещину — такую, что тот вернул долг по зубам троекратно. Скинув покрывало из ветоши, волк принял стойку — вроде борцовской, из которой легко прыгнуть. Руки и ноги у волков развиты почти одинаково.
Шериф выстрелил на высоту своего пояса, но дикарь по-человечьи прыгнул вверх, насколько позволили мышцы ног. А мышцы у волков ого-го какие.
Послышалось слово, которое Сполох не знал. Слово, которое говорили мягкокожие вместо самого злобного рыка. Лучше их и не знать.
Волк встал перед противником. Раньше в селениях не видели волков, которые способны полностью распрямиться, а этот смог. Сполох взял вожака мягкокожих за запястье, и верхняя лапа у того хрустнула, а трубка с пчёлами (оружие, ружье) упало на песок. Враг упал на нижние лапы (колени) и завыл (закричал). Язык хищника смочил зубы.
— Стой! Не надо!
Волк не желал слушать мягкокожего из маленькой норы, но всё же отозвался, как на жужжание назойливой мухи. Шерстолицый черношкурый кричал и махал лапами, заводя одну за другую. Кажется, это называется «скрещивать». Такое бывает, когда деревья от бури валятся друг на друга. Скрещивать — от слова крест? Это то, что наверху маленькой норы.
— Не убивай его! Не ешь!
В глазах цвета ручья падре прочитал вопрос «Почему?»
Умоляющий (что такое умолять, молить?) подошёл ближе.
— Не нужно. Они защищают свои дома. Норы. Самок и детёнышей. Понимаешь?
Дикарь промолчал, жертва продолжала стонать.
— Отпусти его. Вы оба люди. Люди не едят людей.
Сполох развернулся и отошёл от врага. На двух передних лапах.
— Уходи, Фор, скотина умалишённая, — яростно выплёвывает слова шериф, мазохистски трогая открытый перелом, — только за то, что я живой, разрешаю тебе уйти.
— Ты не ведаешь, что творишь.
— Заткнись. Иди волкам жопы целуй, появишься тут снова — и без рук завалю, загрызу, сука!
Падре вздохнул.
— Хорошо, шериф, не смею спорить. Берегите себя, вылечите раненых. Мы уходим. Я только заберу самое важное.
Фор повернулся в сторону храма.
— Я только заберу самое важное, — проходя мимо трясущихся селян, повторяет волк. И взял Золу с повреждённой задней лапой на свои передние. С ногой. На руки.
