По заснеженной и заледенелой дороге шли двое — девушка в чёрной шубе и старомодной чёрной меховой шапке, да мужчина — в шинели и шапке ровно того же цвета.
— Боярыня Морозова, нам сюда.
— Это такая русская идиома?
— Нет, это русская старообряд... старообрядыня.
— Всё равно не поняла. Так почему я — она?
— Двумя перстами осеняете себя крестным знамением, лицом холодны, а с головой покрытой — как есть боярыня.
— Господин Пушкин, Лермонтофф, или кто вы! Я есть в замешательстве и решительно не понимаю ни единого из ваших архаичных слов!
— Целестина, вы же говорили, у вас мать русская.
— Рутенка, Пьер, а не русская!
— Велика разница.
— Chauviniste!
Целестина поскользнулась и едва не ухнула в снег, но крепкая рука подхватила её и удержала.
— Осторожнее, барыня, здесь вам не Женева и не Квебек. Снег чистят только по субботникам, но на них, естественно, никто не приходит. Мы на месте, к слову.
Перед агентами двенадцатого отдела (имени св. Ольги Киевской) возвышалось крепкое здание, выстроенное в совершенно неизвестном нормальному человеку архитектурном стиле. Огромные буквы, венчающие вход, словно «dem Deutschen Volke» над Райхстагом, гласили: «ДОМ КУЛЬТУРЫ КРАСНОЙ МИЛИЦИИ».
— Куда вы меня, Пьер, привели? Позволю себе заметить, это выглядит не лучшим местом для свиданий.
Пётр жестом пригласил Целестину заходить внутрь.
— Вы сейчас всё увидите, барыня, не гоните коней. Вы же, в самом деле, в отпуске. Наслаждайтесь.
Двое инквизиторов сидели на предпоследнем ряду. Пётр созерцал снисходительно — происходящее было для него, видимо, привычно. Заморская же гостья испытывала культурный шок, то и дело спрашивая у своего спутника значение тех или иных вещей. Над огромной сценой висел багровый баннер с белыми буквами «САМЫЙ ЦЕННЫЙ КАПИТАЛ — ЭТО ЛЮДИ». Зал был практически полон, но на Петра и Целестину никто не обращал внимание — присутствующие были заняты жадным культистским улавливанием каждого «слова», что лилось со сцены.
А по сцене туда-сюда ходил, шаркая ножкой и как бы перекатывая собственное тело в пространстве, лысеющий мужчина в затёртом костюме годов эдак восьмидесятых прошлого века. Левой рукой он держал микрофон, и каждую свою отрывистую фразу подкреплял взмахом правой руки.
— Вававиффи! — вдруг неистово заорал он, — Вафть фофет ваф ваффавить! Вы фак воффо ве фаффимфа!!!
Целестина в ужасе посмотрела на Петра.
— Что это за шабаш?
— Это семинар по повышению квалификации для вас. Методика русской инквизиции. Перед вами классический образец легионера.
Вдруг Целестину осенило. Она перевела взгляд на баннер, затем на публику, затем на «легионера». Затем снова на баннер.
— Да как это возможно? Последняя редакция «Rotenhammer» под редакцией Фёрманна и Дроссельвальде вышла почти двадцать лет назад, и там говорится, что…
— Что коммунизм как собственно коммунизм перестал существовать. Для Западной Европы это и правда справедливо. Даже в Рутении благодаря тесной симфонии кесаря и Пентархии коммунистов отправили «на гилляку». Здесь ситуация другая.
Целестина потянулась рукой к правому сапогу, но Пётр знаком ладони остановил её.
— Будьте спокойны, вам ничего не угрожает. Они не в себе, но безопасны.
Лысеющего мужчину сменила женщина лет пятидесяти в смешном подобии униформы. «Жупан» цвета древнего матраса, дырявые сапоги до колен, синие бесформенные кальсоны…
— А это другая легионерша. Тоже классическая.
Женщина открыла рот.
— Товахищи! Импехиалистические госудахства хешили хаспхавиться…
Пётр скривился и вздрогнул.
— Кажется, в русском нет такого количества фрикативных звуков? — поинтересовалась Целестина.
— Нет, да и картавость вовсе не признак дегенерации, языки бывают разные. Но в случае Клыковой, как говорится, Бог шельму метит.
Наконец на сцену вновь вернулся лысеющий мужчина. Он сделал какой-то магический пасс ладонью — и что началось! Люди в зале вскочили с мест, сопровождая это грохотом сидений, и весь красный легион взвыл, исполняя какофонический гимн ада.
Целестине показалось, что сейчас начнёт рушиться потолок. Пётр взял её за руку и кивнул в сторону выхода.
— Пора, иначе задержимся здесь надолго.
Усилители звука, словно гаубицы, рокотали диссонансами. Всё вокруг звенело, шипело, стонало, а где-то, совсем далеко, за мегатоннами децибел, раздавался едва уловимый пафосный мотив.
В холле инквизиторам преградили путь трое бесов. Натуральных бесов — чумазых, небритых, ещё и с неприятным запахом, исходящим от их тел.
— Молодые люди, — прочитала Целестина по губам беса. Это было несложно — данная «останавливающая» мантра, как характерное оружие чёрта, содержалась в разных пособиях.
Пётр отпустил руку Целестины и тут же дал в рыло (лицом это было назвать сложно) одному из бесов. Тот рухнул на пол. Двое оставшихся попятились. Инквизитор пригрозил бесам увесистым пальцем, напоследок перекрестил их, вновь взял Целестину за руку и повёл к выходу.
— Запомните, барыня. Красный легион опасен тогда, когда его много. Очень много. К счастью, сегодня они живут в таких вот резервациях, где их можно изучать. Однако нужно быть бдительными!
