Опять затеял бой с головой своею витязь,
А сколько ещё вас таких, вы сильно удивитесь.
Отродясь был нем, как язь, чёрен, как грязь,
Сам попался в свои снасти, ересью нерестясь.
(25/17, «Имя имён»)



Россия, Н-ская губерния, правление государя Александра III.

Бричка, запряжённая двумя серыми лошадьми, приблизилась к откосу. Склон здесь стал слишком крутым, и далее путники двинулись пешком, оставив скакунов у коновязи.
Двое мужчин направлялись к домам, облепившим оба берега мелкой, заросшей рогозом, реки. Оттуда квакали лягушки.
Лето выдалось дождливым, везде царила грязь. Дело шло к ночи. Гости из города искали хоть одно горящее окно.
Один из путников был рослый брюнет с волевой челюстью, коротко стриженный, в лёгком плаще и кожаных сапогах. Другой — слегка комического вида мужичок с седыми усами и бородкой, носивший жилетку, шляпу-котелок, пенсне. Про таких непонятно, они ещё «дядьки» или уже «деды».
— Scheiße, сплошь Scheiße на вашей России.
— Не ругайтесь, Алоиз.
— Для вас — доктор Мюних! — полу-шутливо фыркнул дядька-дед, — я не согласен, в корне не согласен с Herren Марксом und Энгельсом, но считаю, что ваш духовный беспорядок в сознании берётся из плачевного материального бытия.
— Кто бы говорил об упадке. Сколько в Германии сект лютеран, сколько мистиков? Полагаю, мы квиты, господин немец? Впрочем, касаемо нынешней нашей цели вы полностью правы. Это воистину грязь человеческая. Те, кого мы ищем – хуже раскольников, опаснее скопцов!
К концу своей речи русский собеседник так разозлился, что неосознанно потянулся к револьверу. Немец замолк.
Дошли до жилых домов – кособоких, подгнивших. Немец снова скривился. Дабы на корню пресечь речи о «немытой России», его спутник переменил тему.
— Вы слышали о начинающем докторе Фройде, господин Мюних? — спросил он.
— Ja, Herr Соколоф, это недоучка, dummer Mann, изпровергатель порядка!
— Ниспровергатель.
— Так точно, herr Gendarm, — усмехнулся немец, — мне больше по нраву труды Дамерова... Он писал о единстве души и тела. Классификация патологий Гризингера — тоже блестяща! А этот Schlomo, с его кокаином... Он хорош стал бы для вашей секты... Как её?
— Говорунов.
Стало жутко и тихо.
— Жаль, доктор Мюних, что государь-император взял курс на сближение с Францией, а не Германией.
— Но мы, mein Lieber, должны работать, а не zu verzweifeln.
Зашли в дом недалеко от реки. Четыре ребёнка сидели у печки, из кастрюли пахло гречей, у потолка сушились грибы. Путников встретила хозяйка, женщина краснолицая и пухлая, второе – не от хорошей жизни.
— Где ваш супруг, любезная Авдотья? — спросил жандарм, точнее, бывший жандарм, Соколов.
— Опяяяааать... С говорунами... Жрёт сонник-зелье...
На лице Мюниха отразилась работа мысли: доктор подбирал подходящий перевод народного словца.
Секта Говорунов потребляла неизвестную мешанину, чтобы видеть сны наяву. Некоторые считали, что дело в спорынье, другие ссылались на опий. Жертвы сонник-зелья вели себя безумно, а самые отъявленные едоки отравы впадали в забытье. Что и говорить — хозяйству губернии это не способствовало. Секта Говорунов была очень скрытной и, возможно, имела, подобно скопцам, высоких покровителей.
О начальниках богохульной шайки и спросили у тётки Авдотьи.
— Да это... знахарь, Федот, к барину нашему, Семёну Евграфовичу, прибился! — со злобными слезами заголосила хозяйка, — ирод он, нехристь!
Дети испуганно задрожали.
— Mein Lieber Paulus, что там за окном? Светло как-то.
Соколов распахнул дверь, выглянул наружу с револьвером наизготовку. Намётанным полицейским взглядом быстро посчитал собравшихся по макушкам: четырнадцать человек. Одна голытьба. Вооружены девять.
Поодаль стоял, видимо, тот, кого звали знахарем и виновником всех бед. Вопреки образу колдуна из книжек, это был бритый короткоусый хлыщ в простой мужицкой одежде, разве что на шее блестела бронзовая цепь.
— Выходи! Говорить выходи! — лопоча и брызжа слюной, закричал Федот. Фразы эхом повторила группа крестьян, глядя остекленевшими рыбьими глазами.
— Выходи, мужики, от жонки чужой! А не то всех попалим!
Павел от локтя стрельнул в живот бегущему на него мужику с дубиной. Тот не остановился, пришлось отступать. Второй обошёл и пытался схватить Соколова за рукав.
На шум выбежал Алоиз, вооружённый кочергой, и принялся потешно махать ею, отгоняя сектантов. Ситуация, впрочем, и не пахла юмором.
Их поймали, побили, разоружили. Резать или жечь не стали. Федот не принимал участия в поимке гостей, но, казалось, издалека управлял разгоряченной толпой мужичья. Будто мысли свои им вкладывал в голову, от чего его отряд работал слаженно, как заведённый.
— Приятно было с вами работать, Herr Соколоф, — через приступы одышки сказал Мюних.
— И мне, и мне с вами, доктор... — куда-то в пустоту ответил Павел.
А потом вернулся Федот. Он нёс в руках свёрток. Когда знахарь приблизился, пленники почувствовали терпкий запах.
— Разжимайте им пасти! Давайте! Поговорим вместе! Не хотят — челюсти сломайте! — трясся главный сектант.
На вкус сонное зелье было сладким.
— Говорящий! Говори с ними! Твои, твои, Говорящий! — ревела толпа.

Россия, наши дни.

Рабочий день Константина начался с лёгкого похмелья, редких лучей солнца и лая собак за гаражами. Наконец-то свершилось, вызвали поработать!
В последнюю неделю он опасался, что скоро начнёт питаться продуктами по акции и снова пойдёт таксовать. Причём на чужой машине, как последний холоп. Свою «Гранту» Костя продал: стало легче платить алименты. Да и не нужны ему далёкие поездки, до работы двадцать минут пешком.
Трудился Константин внештатным сотрудником Управления Внутренних Дел. В последние недели на криминальном фронте наступило затишье, вот и заданий не приходило. Однако сегодня вышло иначе. И он поплёлся к зданию городского УВД.
В отделении как всегда стояла вонь от дешёвых сигарет. Следователь Румянцев, позвонивший Косте час назад, традиционно сидел в кабинете номер пятнадцать. Не изменился: толстый, усатый, чуть шепелявый. Но мужик неплохой. У шкафа с бумагами стоял бритый под ноль лопоухий старшина. На стуле сидел какой-то сопляк.
— Допрашиваете, Андрей Евгеньич? — спросил внештатник.
— Заканчиваем уже. Посмотри-ка на красавчика, Жаров. Из любимых твоих.
Константин тяжело задышал. Щуплый прыщавый недомерок с бритыми висками и серьгой в ухе вжался в стул, выдавив из старого дерева скрип.
— Ну что, супер-клад-мэн, куда тебя определим? Мамке на шею? К зекам в прессхату? Ласточку сделаем? Или кракена?
От последнего слова Жарова передёрнуло. Неизвестные умельцы их отделения, используя бесценный опыт Гестапо и НКВД, придумали оригинальную пытку. Говоря кратко, она заключается в хитрых манипуляциях с вантузом, унитазом и задним проходом задержанного. Жаров готов был и хуже поступать с барыгами, но всё равно стало неприятно.
Через секунду Румянцев в голос заржал, наблюдая слёзы горе-закладчика. Пухлые щёки капитана дрожали.
— Серебряков, уведи. А ты, Жаров, присаживайся.
Отсмеявшись, хозяин кабинета достал из стола плитку орехового «Альпен Гольда» и начал компенсировать рабочую потерю калорий. Костя сглотнул слюну. На работу он вышел не завтракая.
Немного очистив пальцы об низ крышки стола, капитан наклонился вперёд.
— Хочешь порасследовать кое-чё про дурь?
— Допустим.
— Знаешь хоспис тут недалеко? Шаражку для безнадёжных больных. «Надеждой» зовётся.
Константин кивнул.
— Щегол на допросе пересрал и рассказал кое-что. Есть у него кореш в интернете кличут мудрёно, ща. На всякий случай погремуху по буквам записал: Вин-декс. Хочет с дружками грабануть эту больничку. Ты прикинь, Жаров, ни стыда, ни совести. У полудохлых последнюю, хм, клизму отбирают.
— И почём сейчас клизмы на чёрном рынке?
— А-ха-ха! Сечёшь! Ты сейчас только без резких движений. Понимаешь, Костя: там же, в хосписе, все корячатся жутко, болезные. Вот им и дают анестезию. Жёсткую, мощную, глюки вызывающую.
— То есть легальную наркоту. До чего прогресс дошёл.
— Вроде того. Доктора, конечно, всё в сейфе хранят. Не знаю, на что воры рассчитывают. Но ты сходи, Жаров, пошебурши там, проверь ходы-выходы, блокпосты, камеры... Только штаны почище напяль, я тебя умоляю...
Константин встал. В его голове возникла дилемма: защищая заведение от нарков, он защищает, в свою очередь, наркоту. Будто угадав его мысли, Румянцев продолжил:
— Компания там солидная. Амеры или другие буржуи, кол им в сраку. Лекарство стрёмное, но легальное. Так что считай: на деле дурь, по бумажкам – нет.
— Солидно. Новых брюк хватит войти в доверие?
— Хватит, не хватит, а дело по твоей части. Да, самую малость забыл, — капитан перешёл на полушёпот, — ксиву мы тебе сделаем посолиднее. Будешь временно старший лейтенант. Но штаны всё же обнови.

Хоспис «Надежда рядом» расположился поодаль от шумных мест миллионника, в бывшей усадьбе каких-то графьев. Двукрылый особняк стиля классицизм при Советах стал домом пионеров, затем санаторием. Раз в десятилетие, как помнил Жаров с детства, здание перекрашивали. Сейчас стены были голубоватые, с аккуратными кондиционерами и евроокнами, почти не портящими исторический вид. Потомков знатного рода не нашли, и к двадцатым годам нашего века здесь разместилось заведение паллиативной помощи. Константин вошёл в стеклянные двери.
— Вам что-то подсказать, молодой человек? — приторно заулыбалась блондинка в кристально белой форме, с напудренным до состояния гипсовой маски щекастым лицом.
Жаров саркастично скривился от слова «молодой». Здесь, ему казалось, он выглядел совсем развалюхой. Холл в стиле хайтек резал глаза белизной и неприятно высвечивал нарождающиеся морщины. Растения в горшках были такие вычурные, что не догадаешься, живые или пластиковые. Лестницы на второй этаж как бы «обнимали» фонтан с камнями, посреди которого стояла ангелоподобная мадам в наряде католической монахини. Жаров не был религиозен, но интиуитивно понял, что стиль статуи сильно отличается от того, что принят в Церкви. Улыбка и поза женщины намекали на страсть.
Может, он просто долго не знавал бабу. Однако статуя отличалась от изображений святых женщин в русских храмах. Было в этой фигуре что-то кокетливое.
— Это святая Надежда, — прозвенела медсестричка, проследив за взглядом Кости, — символ организации. Она — тёзка нашей благодетельницы, Нади Финкельфарб.
— Нади...
Жаров с улыбкой прокатил слово на языке, вспомнив упитанную мадам лет на десять старше себя, в роговых очках, с короткими фиолетовыми волосами. Её нередко показывали по ТВ. Он захотел шуткануть: «а я тогда Костян», но сдержался. Также гость не стал говорить, что «Надежда» — сомнительное название для места, где все точно умрут. Вместо этого Жаров попросил встречи с этой самой «благодетельницей».
Но гражданки Финкельфарб на месте не было. И «Костян» зашагал, не увидев «Надю», по зеркальному полу к выходу.

Однако общения с пожилыми дамами внештатник не избежал. Произошло это через сорок минут, когда Жаров спускался к своему району — мерзковатому, криминальному, усеянному сырыми хрущевками, куда легче дойти мужицкой походкой, чем ждать автобус сорок пять минут. Народ здесь жил старорежимный, из крестьян в колхозники, потом — кто на бюджет, кто в мелкую коммерцию, армию, тюрьму...
Одной из представительниц народа была Лидия Михайловна Вострецова, бывшая заведующая культурной частью. Она и встретилась понуро бредущему внештатнику.
— Шо, из «Надежды»? Ой, Костька, а что случи...
Огорчение старушки было понятно. От бедняги Жарова давно ушла жена, мать умерла, отец жил в деревне и сына недолюбливал. Те, кто долго был соседом Кости, знал ещё, что его братишка подростком погиб. Пожилая женщина резонно недоумевала, кто же мог тогда загреметь в хоспис.
— По службе гонял, Лидия Михална. Сам пока живой.
Сначала собеседница Кости облегченно вздохнула, но затем в сердцах выпалила:
— Давно пора этот гадюшник разворошить!
Константин спросил о причинах злобы, предполагая застарелое недоверие к религии и протест отъёму советских зданий. Но Лидия Михайловна сказала иное.
— Есть подруга у меня, ну, как подруга... Баб Вика. Верующая — во! А сынок её, Витька, повеса, натрахался без резинки, ну и подхватил заразу на хрен. И гнить стал... ВИЧ или гепатит, не спрашивала. Я же культурная. Отдали беднягу в эту «Надёжу». А вернули мамке — не пойми что.
Холодный мокрый ветер принес запах мусорки, прибавив странным словам омерзительного колорита.
— Запакованного в целлофане хоронили, как колбасу в плёнке, — Лидии Михалне был не чужд циничный юморок, — а самое главное, ты падажжи, послушай...
Жаров сделал шаг вперёд.
— Мать его, Виктория Ильинична-то, совсем тю-тю стала от горя. Читает теперь в интернете, как врачи-убийцы людей на органы пускают. Про масонов всяких, про мафию верещит. Говорит, не давали сыну звонить, а прислали... холодного. Чего с ним делали в хосписе? Не она одна видела, не одна! Я атеистка была писят лет, да и сейчас не знаю, что там наверху... Но тоже видела.
— Что видели-то, баб Лид? Можно быстрее? Мне бы погреться, б-р-р.
— Успеешь ещё водкой нахлестаться, сыч!
Константин поежился.
— Видела... Что Васька её в целлофане дёргался.

Вечер и ночь прошли обыденно для холостяка. Водку Костя не пил: у него был коньяк.
«Мало ли что привиделось убитой горем тётке? Особенно рьяно верующей. Они и в паспорте три шестёрки замечают!»
Директриса Финкельфарб, как Костя прочитал в интернете, планировала вернуться в город утром. Летела с конференции, о которой Константин узнал на популярном церковном ресурсе «МирПрав». Сайт показался ему таким же, как хоспис: вылизанным до тошнотворного блеска.
Согласно свежему интервью, «Надя» тащила из столицы двух знаменитостей: отца Никодима, безбородого и тощего субъекта в рясе, говорят, бывшего актёра, и падре Аурелио, небритого смуглого гостя из Латинской Америки. Сии христианнейшие пастыри не скупились на комплименты в адрес фонда. В числе прочего со страниц «МирПрава» пели осанну препарату «Дрим», который «полностью подавляет сопутствующие болезни ощущения» и является едва ли не генератором ангельского пения наяву.
— И более того... Даёт положительные эмоциональные реакции... — бубнил Жаров себе под нос, читая «МирПрав».
— Ещё бы в центре города рекламу повесили, дебилы! — выругался он, поднявшись с продавленного компьютерного стула, — наркоту пиарите на весь свет, а нам ваши жопы прикрывать!
Отоспавшись, Костя снова проделал путь в сверкающий хоспис. Ему указали путь в кабинет начальницы: наверх, потом третья дверь слева. Жаров поднялся по лестнице, поглядывая в легкомысленный вырез сутаны «святой Надежды».
Дальше, в коридоре, статуй не было, только портреты. Галерея великих благотворителей. Константин узнал Ганди и Льва Толстого, которых советские училки регулярно ставили в пример. Про Толстого он смутно помнил, помимо его гигантских талмудов, что тот ругался с духовенством, а «Махатма» вообще был каким-то язычником, или кто там в Индии живёт. Эти лица удивила Жарова: организация-то церковная. Или нет?

— В хосписе и так прекрасная охрана, госпо... товарищ? Старший лейтенант Жаров Ка Эр. Но у нас и полковники найдутся, — странным смешком закончила «Надя», выслушав его предложение и осмотрев реалистично подделанный значок.
Хозяйка хосписа смешно бегала по кабинету, будто перекатывалась. Фиолетовый цвет волос она сменила на бирюзовый, ярко подвела глаза, одета была при этом в строгий, но слишком уж мужской по крою брючный костюм.
— Мы обеспечим целый наряд, чё вам напрягаться? — переминаясь, буркнул псевдо-старлей. Хотел добавить, что верующим гордыня не к лицу, но промолчал.
«Надя» предложила присесть, Жаров выбрал мягкий стул с красным бархатом. Обстановка вокруг отдавала Серебряным веком, как мог его представлять почти сорокалетний внештатник российского УВД. Рыжий паркет, шкафы с книгами, пейзажи, сюрреализм, иконы вперемешку с восточными приблудами.
— Константин, простите за прямолинейность. Мы обойдёмся без шпаны с пятью классами. И не начинайте даже о ваших инсайдах.
«Надя» жеманно замахала ладошкой с лиловым маникюром и повысила голос.
— «ДримФарм» — не склад с аспирином, лекарства хранятся с сейфе! Какие хакеры, какие воришки? Что за страшилки для детсада?!
Жаров вздохнул и предложил прямо сейчас проверить склад с препаратом. Вспотевшая Финкельфарб зафыркала, но согласилась и отправила гостя в холл. Краем глаза Константин заметил отчаянный рывок круглой барышни к телефону.

На стеклянном столе внизу он взял вкусно пахнущие буклеты с ликами Никодима и Аурелио. «Вера и фармтехнологии — сёстры в деле спасении людей» — гласил заголовок.
Жаров ждал, читая приторные пассажи, минут двадцать. Сменившая позавчерашнюю товарку медсестра – длинноногая, черноволосая, с острыми чертами лица, пришла в сопровождении двух охранников. На них были медицинские маски.
— Нужно проверить подсобные помещения, — сообщил Жаров.
Девица повела его будто нехотя. В правом крыле размещался спуск в прохладный устланный кафелем подвал. Слева шли двери подсобок, справа — железные больничные полки.
— Может, свет включите?
Никто не отозвался.
Прислушавшись к своему эху, Константин определил: за коридором — крупный зал. И не уловил должным образом тихие переговоры за спиной.
— Может, не надо, Нин... Менты за своего посадят на бу...
— Да это не мент, ты тупой, что ли? Его сама пробила, давай. Фарм прикроет.
Эти две фразы всплыли в голове Жарова позднее, неизвестно через сколько времени.

Пленник очнулся в темноте, с болью в затылке, подбитым глазом, ноющей челюстью. Ломали его секунд сорок — сопляки.
Руки — замотаны скотчем, рот — им же заклеен. Жаров вспомнил, как его били, приговаривая, что он вор. «Глупость или предательство?» — мелькнуло в пострадавшей голове что-то из классики.
Неизвестно, сколько он так лежал. Покатавшись по полу, Константин вычислил, что комната не больше типовой ванной. Дверь, естественно, заперли.
Через неизвестно сколько минут раздался крик и мат. Мальчишеский голос, сломавшийся, но от природы не самый брутальный. Потом послышался звук бега. Затем бегун остановился, и Костя услышал другие шаги: размеренные. Парень бежал, его преследователь — шёл.
— А-а-а-а... Стой! Чё происходит?! Отстань!
Казалось, обладатель голоса сейчас сорвётся на плач.
Жаров со всей дури врезался в дверь. Другой голос повторял:
— Милая... маленькая... ты маленькая? Поговорим?
Шаги приближались, парень перешёл на мат. Из его уст площадная брань звучала довольно комично.
Пленник вскочил, больно ударился плечом об угол косяка. Бросился на стену снова. Щёлкнул выключатель, превратив комнату в самое яркое место на Земле.
Паникёр наконец догадался открыть дверь снаружи, а затем влетел в комнатку. Жаров потряс связанными руками, намекая, что дело освобождения не закончено. Из-за двери тем временем доносилось бормотание преследователя.
— Поговорим, маленькая, вижу не тебя... больно и красиво...
Жуткая, несогласованная мешанина слов бухого, обдолбанного или слабоумного.
— Эта тварь, тварь... Помогите... — отрывая скотч, лопотал вспотевший юнец.
— Больно и хорошо, поговорим... Ты милая?
Дальнейшее напомнило дешёвый ужастик. Жаров, когда его избавили от пут, решительно распахнул дверь. Из темноты к ним шла тощая, покрытая лиловыми и желтушными пятнами, фигура.
— Зомби! Тут сраный зомбак! Всё, как он говорил...
«Зомби» двигался, тараща гнойные глаза и безумно вращая сухим языком. Это был мужчина, но признаки пола у него почти стёрлись, тем более он изначально был патлатым и тощим. Лицо бедолаги облепили соломенные кудрявые волосы. На нём был накинут зеленоватый халат без пуговиц, какие используют для операций. Разминая конечности, Жаров подался вперёд. Существо не думало отступать.
Дальнейшее произошло в темноте. Урод стал тянуться к шее Кости с непонятным намерением. Он повторял «поговорим» и лопотал какие-то бредни извращенца, причём сюсюкался, как с маленькой девочкой.
Жаров ударил психа локтем. Несмотря на тщедушную комплекцию, тот не упал. Костю захлестнула тупая ярость, первобытное желание добить того, кто не сдаётся. Он наугад ударил ногой, чуть не упал — другую ещё покалывало. Потом стал душить нападавшего.
Тот хрипел, но пощады не просил, не обзывался, не ругался. Потом затих.
Жаров взял тело за закорки и кинул в свою бывшую темницу. Пацан-беглец в это время светил ему телефоном.
Тело было липкое, с торчащими костями и свежей кровью на запястьях. Ещё Константину показалось, что оно дышало — медленно, как дышат спящие. Но он списал всё на свой стресс.

— Ты кто такой, бумер? Слышь, отдай моб, я тебя спас, вообще-то.
Поскольку свой аппарат у Жарова забрали, он не нашёл лучшего выхода, чем отобрать модный смартфон пацана. Тем более, это была улика.
— Ты? Меня спас? Скорее подставил! — сказал Константин, оторвавшись от истории браузера, где было на удивление мало порнухи. Потом осветил лицо незнакомца фонариком.
Парню было лет восемнадцать, светло-русые волосы он стриг в каре, отличался худобой и не очень красивым лицом: плоским, излишне бледным. Врачебный халат, явно стыренный, воришка накинул поверх черного балахона.
По роду занятий пацан был юный преступник. Из тех, кого Жаров готов был душить своими руками: связанный с наркобизнесом.
— Неприятно познакомиться, Виндекс.
— Чего? — сдавленно прыснул юнец, — Виндекс? Я не Виндекс, вы чё.
— В отделении расскажешь.
— Кому? Вам? А вы кто вообще? Покажите сигну сперва?
Предпоследнее слово сперва ввело Костю в ступор, пока он не догадался, что имеется в виду «ксива» или «корочка». «Хлоп-хлоп» по карманам: без вариантов. Естественно, «сигну» забрала охрана хосписа.
— Так, небольшие трудности. Тем не менее, ты попал. На тебе кража препарата, а то и распространение. Не отмажешься теперь.
Парень начал заикаться, но потом бодро возгласил, тыча пальцем в тело на полу:
— А на вас — убийство пациента хосписа!
Повисла тишина.
— В полиции разберёмся, чё на ком. Твоя труба не пашет, что ли?
— Там блок, обычные звонки недоступны!
— Ну так разблокируй! — Жаров схватил пацана за грудки, — а то два убийства на мне будет.
Жаров отдал пацану аппарат и следил за снятием защиты. Парень лепетал, что «его прочекают», но Косте не было дела до нытья.
Трясущейся рукой, на которой стали заметны татуировка паука и старый ожог, не-Виндекс передал аппарат, а через миг выпалил:
— Кто-то идёт! Сверху!
— Что в той стороне? — промедлив секунды три, спросил Жаров и показал на коридор, откуда прибежал парень.
— Морг.
Подумав ещё мгновение, внештатник с чужим телефоном тихо устремился вглубь подвала.

Да, не так Ваня, широко известный в узких кругах под ником Nail, планировал провести вечер. Заседая на съёмной хате с Марком и Юки, они как следует спланировали дело.
Обсуждение «Дрима» бурлило в тёмном сегменте сети, но достать запретный плод было тяжело. Ах, да, конечно: их было четверо. Четвёртый — Виндекс, заматерелый хиккикомори и конспиратор. Он и подбил приятелей на ограбление хосписа. Лекарство, вызывающее сверхреалистичные глюки, обещало больше кэша, чем «закладки», фокусы на бирже и скупка-продажа палёных симок. Никто не знал состав чудо-смеси: фирма всё засекретила, а пациенты по очевидной причине рассказать не могли.
Из рекламы и слухов стало понятно: препарат вызывает глубокий сон, грёзы, яркие впечатления и даже экстаз. Раньше некоторые хосписы приносили больным сигары, деликатесы, выпивку, а кое-кто скрашивал быт умирающих проститутками и порно. Естественно, консерваторы очень возмущались.
Нина, Нюра, или как её, с вычурной фамилией на Ф, превзошла их. Заказанный ей «Дрим» действовал прямо на мозг: следовательно, не требовал вызывать путану, поить вискарём или накуривать больного. Всё по закону!
Действовать решили, когда их приятель SteelRain (на деле — противный хлюпик, не из команды) на семь часов ухнул в оффлайн, причём днём. От третьих лиц стало известно, что «Стил» был пойман полицией и настучал на Виндекса.
Юки пыталась по-девичьи заступаться, Нэйл грозился карами, а примирил их Марк, резонно заметив, что менты в России хардовые, как тут не испугаться. Марк вообще был умник, из столичного вуза, шахматист и пловец, с правами. Пока менты не подняли, как говорили в старину, хайп, друзья стали действовать.
Ещё неделю назад они разработали план. Старый микроавтобус брали в аренду «для пикника». Немного тюнинга — и он превращался в машину-«труповозку», вроде скорой, но чёрную. Временно приклеенные номера и врачебные халаты открывали путь на территорию. Не через главный вход, конечно. В бывшей усадьбе был неприметный и менее охраняемый блокпост. От него — рукой подать до морга. Зачем лезть в сейф, если можно вытянуть образец препарата из крови? Как говорили Виндекс и остальные, препарат хардовый, долго держится в организме. Потому его и не пускают на широкий рынок. А если кровь застынет — стоило отрезать плоть ножом. Он, Нэйл, и отрежет. Хоть и сблюёт при этом. Пока Юки будет глушить связь хосписа с внешним миром, а Марк — сидеть за рулём.
Ранние части плана завершили нормально.
А в морге Ваня почувствовал неладное. От корпсов в холодном зале шли едва уловимые звуки. Будто не мертвы они были, а спали.
Когда парень одёрнул покрывало над одним из умирающих, тот раскрыл глаза. Он побежал, ну а потом состоялась их встреча с противным и грубым бумером.

У медсестры Людмилы, двадцати пяти лет от роду, тоже всё складывалось неплохо. Из села в одной «горячей зоне» СНГ она благополучно смылась восемь месяцев назад. Оставив защиту престарелых родителей на брата-ВДВшника, Люда поехала в миллионник — быть доктором не за копейки. Дородная, с русой косой и пухлым лицом, она выглядела простецки, но мечтала о высоком — как уж это высокое понимала.
И вот природная смекалка деревенщины помогла Людмиле схватить счастливый билет в «Надежде рядом». На собеседование она пришла стриженной и крашеной. Взяли не доктором, а «сестрой попечения». По деньгам было круче зав. отдела в их пердях. Платили и кормили хорошо, правда, к разглашению относились строго. Неудивительно, — думала Люда, — профиль-то деликатный. «Дрим» так и вообще: наркота наркотой. Но Хозяйка говорила, что лицензии на месте, и сёстры попечения не задавали лишних вопросов.
Одной из самых неприятных обязанностей сиделки было кормление «Дримом» тяжелейших больных, которые одной ногой стояли в могиле. По сути — поддержание последнего сна. Вещества «Дрима» вызывали в мозгу иллюзию всего самого любимого, причём, как говорили, ощущения усиливались многократно.
Сейчас Людмила цокала каблуками в морг, где хранили страдальцев. Десять минут назад она шла за шприцами, услышала возню и поняла: один из тяжёлых буянит.
Конечно же, женщина не знала о двух гостях подвала.
— Ну, говоруны, кто тут у нас не хочет спатушки? — с циничной ухмылкой прожурчала Людмила. Белёсый свет озарил холодную комнату. Серые глаза сестры попечения осмотрели ряды лежанок. Пять новых тел. Говорунами их называли за постоянное тихое бормотание, что не удивительно для людей, видящих лучшие сны в своей жизни.
Одни тела были чистые, другие изъедены струпьями, пролежнями, багровыми дырами от «крокодила». Рак, ВИЧ, гепатит и прочие «прелести».
У лежанки, стоявшей близко ко входу, Людмила увидела вереницу едва заметных следов. Говорун под тканью не подавал признаков буйства. Странно, — думала она, — он что, погулял и вернулся?
— Пора в страну розовых единорогов, — сказала работница хосписа, доставая пачку «Дрима», а затем отдёрнула покрывало.
Но вместо полутрупа на лежанке обнаружился вполне здоровый, хотя лысеющий и с проседью, мужик. Он вскочил и успел заткнуть Люде рот, допустив лишь мгновение дикого крика.

— Дежурка недоступна. Придурки конченые! И связь говно. На, бери свою звонилку бесполезную, хакер!
Константин тяжело дышал, сетуя на бардак у коллег из УВД.
— Вы попали на камеру, и вас посадят, — фыркнула, поправляя халат, чуть пухлая, крашеная в каштановый, медсестричка.
— Камеры наш молодчик выключил, так что хрен вам на воротник. А кого тут сажать, ещё надо подумать. Вы наркотой людей кормите полудохлых... полумертвых, пардон. Они в трансе ходят, бормочут невесть что, нападают на людей как мертвецы из ужастиков!
— У нас все лицензии есть, — развела руками барышня. Говор выдавал в ней провинциалку, — а чтоб не бормотали, меньше лазайте по чужим моргам!
— Позвонить есть у тебя? — спросил Жаров медсестру.
— Телефон в кабинете остался. Тут не приветствуют бла-бла-бла на рабочем месте. Сбегать наверх вы ж не дадите, маньяки недоделанные?
И тут в подсобке, где заперлись трое, раздалось электронное «тыц-тыц».
— Это мне! — Нэйл схватил телефон, — в мессенджере звонят!
Связь, как понял Костя, шла не через оператора, а по секретному каналу. Какая-то «Юки» с зелёным сердечком рядом. Жаров вырвал аппарат у юнца и включил громкую связь.
— Наил... Или как тебя. Ты ведь ещё в подвале? Надеемся, что с уловом. Поднимись наверх, поднимись. Отдай нам «Дрым». Камеры ведь не работают, молодцы вы, ребята. Минуточек пять, мы пока... полюбуемся фонтаном.
Вряд ли «Юкой» звал себя мужчина с хриплым голосом и восточным акцентом.

Что же плохо продумали трое друзей-воришек? Нет, они безусловно знали, что в тёмных глубинах сети обитают зубастые рыбы. Но, как известно, — до первого отравления, аварии или залёта современная молодёжь невероятно беспечна. Даже если это выпускник топ-вуза, девчонка-программер с подвешенным языком и их пронырливый товарищ.
Конечно же, за «Дримом» охотились многие. Обычные барыги и кое-кто пооригинальнее.
Слыхали, что секта «Рассветной звезды» хотела грабануть «Дрим» при перевозке, после чего зам её лидера перестал выходить на связь. Говорят, неудача его так обозлила, что полувековой мужик тут же пошёл в отрыв. Финалом стало снятие убацанного героином козлобородого гуру с семиклассницы. Глава движения от своей правой руки открестился (отзвездился?) и мирно продолжил работу в Минкульте.
Одиозный клуб «Бессмертный Общинный Союз» (сокращённо БОС, или «босяки») требовал в компенсацию за грабеж олигархами выдать им «Дрим» для укрепления веры в Вождей Рода, но их вежливо «послали». Деды, бабки и школьники долго грозились репрессиями после взятия власти, но снискали только насмешки.
Тот, кто завладел аппаратом Юки, был опаснее.
Чтобы решиться взять заложников, нужно было считать «Дрим» по-настоящему ценным. О странных побочках препарата даже Виндекс говорил полунамёками.

— Что значит общее сознание? Как у пчёл и муравьёв, что ли?
Константин отказывался верить в байки с сайта «Хоррор сториз». А побледневший Нэйл дрожал, будто сам был наркоман в запущенной стадии. Для бедняги сейчас секунды казались часами.
— Ну, не самое сознание, скорее глюки, — сказала Людмила, — у нас охранник был, потрахивал, извините за мой французский, одну сестрицу. Выпросил у неё полдозы этой дряни. И, грят, видел трупаки вокруг, чё-то шептали они ему. Ну понятно: чел работает со жмурами, вот и мерещатся на каждом углу. Психология, фигли. Ринат или Ришат его звали... Уволили мужика, грозили десять лет выписать. Но пожалели и выслали обратно в какой-то его «-стан».
— Тигры... Красные Тигры... — покачиваясь на железном стуле, как метроном, бормотал Нэйл, — не думал, что они тоже за «Дримом» пойдут…
Жаров смутно помнил, что после разгрома банд исламистов на Балканах и Кавказе некоторые уцелевшие отряды вошли в контакт с левыми революционными террористами. В результате получился ядрёный микс: шахид, обвязанный коктейлями Молотова, с ненавистью к жизни «неверных-буржуев». Банду назвали Красными Тиграми. Такие за фуфлом не пойдут. И с пустыми руками не явятся.
— Они думали, мы сейф возьмём. Требуют чистый «Дрим»... у меня ж его нет, — причитал парень.
— У кое-кого есть.
Палец Жарова указал на карман халата Люды.
— Хоть что-то. Но Тигры — полнейшие психи! — повысил голос Нэйл, — мы чё, просто сунемся в холл под их пули?!
— Нет. Не просто.
Константин странно прищурился.

— Саид, выйди сюда.
Мускулистый бородач с чёрно-красной повязкой на голове — определённо лидер банды, подозвал пальцем толстого, светловолосого, безусого подручного, который в нормальной ситуации напомнил бы студента техвуза. Тот был облачён в бронежилет, делавший его совсем пузатым, и армейский шлем, напоминающий половинку арбуза.
У главаря видимой защиты не было, разве что под одеждой. Он носил неброский камуфляж, который простые русские мужички надевают на рыбалку. Оружием лидера банды был исписанный тигриной символикой автомат Галиль — редкость для России.
Основной знак банды был серп, он же полумесяц, пересечённый тремя когтями. Также Тигры любили знак атома, окружённый пламенем: смесь культа промышленности и джихадистской тяги к разрушению.
На фонтане развязно курил что-то терпкое, возможно, не табачное, третий террорист, бородач ближневосточного типажа. Четвёртый, кавказец с римским профилем, но не слишком смуглый, держал на мушке «Калаша» группку врачей.
Посреди холла хосписа лежал мёртвый охранник. Выйди сюда Жаров, он узнал бы того, кто недавно его бил. Но к Тиграм направился не мент, а юнец-грабитель в медицинской маске и медсестра.
— А-а, собаки, шевелитесь в платьях своих! — раздался крик сверху.
Расхристанный брюнет лет двадцати семи, напоминающий причёской и бородой Че Гевару, поочередно толкал дулом «Сайги» отца Никодима и падре Аурелио. У первого кровоточил нос, второй потирал поясницу.
Остальные террористы захохотали.
— Alqayid, куда рясоносцев денем? — спросил «Че».
— Пусть сидят со своим идолом, — главарь ткнул пальцем в статую Надежды, — место травоядных лжецов — в болоте.
И ошалевших от страха отцов поместили в фонтан.
— Где хозяйка этих псов? — спросил главарь.
— Сейчас доковыляет. Не настучит, будем спокойны. Здесь вырубили связь до нас. А камеры добрая тётя отключила.
— Докторша, — обратился «алкайд» к Людмиле, меняя настрой с проповеднического на прагматический, — у вас есть — для рвоты?
Паузу он сопроводил жестом «два пальца», будто объяснялся со слабоумным ребёнком.
— Апоморфин есть, — проговорила сестра попечения, обнаружив странное спокойствие в такой ситуации. Видимо, сказалась память об обстрелах их города: «иммунитет».
— Так торопись.
Через секунду Люда побежала к ближайшему складу, в левое крыло. Куривший на фонтане араб встал, отложив автомат. Блеск в глазах этого тощего, жилистого типа, не внушал ничего хорошего: слишком похотливо он смотрел на формы медсестры.
— А ты, Наил, принеси мне подарок. Наил. Похоже на восточное имя. Нет, я сам не с Востока, я славянин. Хамид — не имя с бумажки, которую вы зовёте паспорт. Это моё имя от звёзд. Имена нам дают звёзды, железо, огонь, белый ты червяк. Отдай Саиду «Дрим»!
Нэйл послушался.
— Ешь, — скомандовал Хамид пухлому приспешнику, — расскажешь, что видел на той стороне.
И похожий на студента техвуза террорист послушался.

Когда умер Славка, Костя плакал. Разбил кулаки в кровь, оставил вмятину на дверце шкафа и разбитое зеркало в прихожей. Пил водку без закуси. Ходил с железной трубой и травматом по дворам, искал барыгу и его шавок. Не нашёл: как сквозь землю ушли. Служебному росту такие бдения только вредили. Пришлось, продав всё, уехать из жопы мира на край миллионника, оставив в родном городе могилу Жарова Вячеслава, умершего от заражения крови в пятнадцать лет. Героин, немытые шприцы на всю компанию. Потом была жена, сын, развод, тоскливые вечера с водкой. И ненависть к наркоманам, торговцам, варщикам.
Шли годы. Пока Жаров годами мысленно бегал с железной трубой, концерн «ДримФарм», подкупив ментовское начальство, а то и власть, открыл новую страницу в истории наркоты. То, о чём рассказал воришка, было хуже «герыча». Однако, если поверить безликому «Виндексу», «Дрим» мог их спасти. Бред? Сплетни? Дешёвая фантастика? Пусть и так. В конце концов, один шанс из тысячи лучше, чем гарантированно сдохнуть от пуль террористов.
Для быстроты Костя раскусил капсулу. И ещё одну, и третью.
«Сладко, даже приторно. Как ложь работников хосписа.»
Стала кружиться голова, в глазах помутилось. Потом вкус растворился во рту, по телу прошла мелкая дрожь. Всё вокруг становилось красным, будто тонуло в ярости, с которой Жаров приступил к приёму «Дрима».
Он видел обитателей морга через простыни. Они чуть светились, как в очках с инфракрасным видением. В районе головы пульсировали оранжевые огни: сознание «говорунов» жило. Затем обычный мир исчез. Жаров увидел тела другими.
Силуэты жертв «Дрима» извивались в муках посреди красной пустоши. Одна деваха была обвита щупальцами, напоминающими фаллосы, проникавшими во все её отверстия. Парню через шланг, пришитый ко рту, вливали мутную жидкость, и из лопнувшего брюха текло насквозь. Ещё был мужчина, которого рвали железные механизмы — бывший атлет? Обугленная девушка: что она любила до болезни — солярий, пляж?
Стены морга исчезли, и Косте открылось кровавое небо. В куполе проявлялись ячейки, часть которых была заполнена страдающими телами. Точнее, душами. Тех, кто находился не так близко. Как огромный зал бархатистых кресел в доме культуры.
Константин посмотрел на свои руки. Чёрные ладони, с кожей как уголь и прожилками цвета магмы. Мышцы получили прилив сил. Ноги оттолкнулись от почвы, мягкой и зловонной, как тухлое мясо.
Там, выше, он увидел врага. Человека с пухлым телом и тигриной головой. Увеличиваясь в размере, выращивая из запястий две металлических трубы с шипами, Жаров готовил атаку. Зверочеловек был неопытен, со слабой душой. Можно сказать, почти невинен. Он хотел убежать из Дрима.
Жаров прыгнул и ударил неприятеля.

Когда Саид проглотил таблетку Дрима, остальные замолкли. Очень скоро у пухлого парня остекленел взгляд.
Нельзя рисковать, не убедившись в чудесных свойствах зелья, — вероятно, так думал Главный Тигр, проводя «полевой эксперимент». Для безопасности главарь забрал у новичка его пистолет-пулемёт отечественной марки. Обе руки бородача были заняты.
«Че Гевара» наблюдал, как вниз спускается толстая тётка в очках, с крашеными, «как у буржуазной малолетки», волосами. Араб, провожавший медсестру, изнывал от ожидания и уже хотел сходить к ней со стволом, в обоих смыслах слова «ствол». А на нём самом застыл обожающий взгляд носатого надзирателя за врачами.
— Легавый! Здесь легавый! Страшно! Мне страшно! Сдохни! — заверещал толстяк.
Саид судорожно завертелся на месте, его соратники вздрогнули, а у пленников в глазах вспыхнул луч надежды, если где-то толстяк увидел полицию. Однако никаких легавых в комнате не прибавилось.
Саид завертел головой. Несмотря на стеклянный взгляд, зрение он не утратил, и схватил автомат у фонтана. Главный зал хосписа прошила очередь из автомата. Первым свалился бывший хозяин оружия. У него был прострелен живот. Пленные священники закрыли головы руками. «Че Гевара» рванул к обезумевшему Саиду, но тот полоснул его пулями по ноге, паху и животу.
Хамид медлил уже три секунды — ужасно долгий срок для такой ситуации. Из-за того, что обе руки были заняты. Этакий жадный раджа, умерший от избытка золота.
Нэйл достал нож, которым хотел срезать мясо с трупов, и кинул со всей дури в главаря. Попал в плечо. Хамид завопил. Саид повернулся на звук и принялся стрелять в своего лидера. Уклоняясь от пуль, Глав-тигр прыгнул за стойку ресепшена, ругаясь на смеси арабского, тюркского и какой-то странной фени.
— Сдохни! Ты сильный легавый! Но я тебя убью, убью! — орал и орал толстый автоматчик, сражаясь с кем-то невидимым.

— Но я тебя убью, убью!
«Не убьёшь, ничтожество. Как хорошо, как вкусно мучать тебя, тварь. Скоро я стану как они. Как щупальца, как шланги, железки, огни. Я буду в этом аду с вилами... Таких пыток ни один отдел не знает! Это больнее кракена!»
Захватив сознание противника, терзая его в мире Дрима, Жаров разумом перенёсся в залитый кровью холл. Перед его взглядом были врачи, химики «ДримФарма», лощеные лжепастыри. Константин мог остановиться, но не стал. Пусть толстый тигр палит по всем.
А вот и главная цель — Надежда. Прекрасная гипсовая монахиня обратилась монстром. Облик изящной девушки слился с толстой и вычурной «хозяйкой Надей», к нему добавились крылья, рога, копыта, щупальца. Жаров лупил её, но безуспешно, и разум его начал распадаться.
Из красного небытия выплыли две фигуры. Высокий, атлетичный мужчина в пальто — воин, страж порядка? Пухлый, немолодой, с бородкой и усами — вероятно, врач? Константин уловил их образы интуитивно, знания о чужой душе вливались непосредственно в разум.
Страж и врач выглядели не так, как другие. Они были пленниками, но не рабами страстей. Оставались в сознании. От них исходила усталость узников, что провели в тюрьме больше времени, чем живёт человек.
— Ты ведь жандарм, — сказал тот, что моложе, — я тоже им был. В прежней России. Не убивай преступников из кровожадности, твой долг — защищать людей!
— Лекарство станет ядом, если вы не прекратите, Mein Lieber, — погрозил пальцем Медик, — впрочем, оно и есть яд по сути. Вам пора прервать свой дрим!
Чтобы преодолеть ярость, Жаров вспомнил два образа. Женщина и Юноша. Две раны в сердце. Жена, Братик. Можно их вернуть? Нет. Надо идти дальше. Спасти другую Жену и другого Братика.
— Оставь людей! Убей Говорящего! — застонали пленные души под багровым небом.
Говорящий представился ему тенью, накрывающей весь красный мир. Древний бог. Демон. Сущность зла.
Отпустив измученный разум террориста, Жаров устремился вверх, уничтожать главного врага.
Тень дёргалась, извивалась, как потревоженное осиное гнездо. Рядом с Константином страдающие души избавлялись от мук. Он хотел продолжить, но был вырван из мира мучений.

Красные Тигры пытались утихомирить товарища до последнего. Поняв, что никакие слова не помогут, они стали его расстреливать. Саид не унимался, пока в его теле не стало, казалось, больше отверстий, чем плоти. Он был в броне. Он был толстым. И он принял «Дрим», заглушающий боль до последнего. Поэтому стрелять пришлось долго.
Ошибкой Саида стала стрельба по статуе «святой Надежды». То ли он принял её за живую, то ли пытался достать пухлую тётку, что пряталась за «ангелом». Это позволило оставшимся в живых тиграм наконец перегруппироваться и нейтрализовать нерадивого вояку.
Врачи хосписа, охранники, духовные лица, лежали на полу, кто раненый, кто мёртвый. Саид щадил никого. Хозяйка Надя, молясь всем возможным богам, рыдала за статуей своей тёзки. Раненый Хамид скрылся.
Люда вышла из укрытия. Нэйл встал из-под скамьи и забрал свой нож.
— Там Костя! — медсестра схватила воришку за руку.
И они побежали в морг, где увидели мужчину в трансе и срочно реанимировали, запихав ему в рот рвотное. К счастью, мент не стал драться в своём состоянии.
Потом они спрятались в серой бездне спальных районов.
Пока у хосписа орали сирены, троица выживших ушла через морг. Микроавтобус угнали тигры, и судьба Марка с Юки была предрешена. Нэйл сидел мрачнее тучи, говорить не желал. Жаров после апоморфина отходил от первого в жизни бэд-трипа. Менее всего заторможенность коснулась Люды. Мужчины злились на попытки заговорить, но находили силы не грубить.
— По жести накрыло, да? — всё повторяла медсестра, кутаясь в пальто от осенних брызг и вытирая бинтами лоб Константина, — что там было? Ты видел нас, или кого?
— Лучше вам не знать.
Ваню по прозвищу Нэйл из анабиоза вывел звонок. Мессенджер. Виндекс.
— Я вижу, что происходит. Знаю, кто погиб. Держись. Прости за напор: образец у тебя?
— Не запароленный канал! Виндекс! Ты двинутый ублюдок! Нас же ищут!
— Или его взломали, — необыкновенно флегматично откомментировал Жаров. Бывшему внештатнику жутко хотелось спать.
— Нет, голос же его — бросил Ваня, — это Виндекс.
— Что с образцом?
— Скоро будет.
Пока на том конце провода диктовали адрес укрытия, Нэйл готовил шприц, чтобы вытянуть кровь из руки Жарова.

Через два дня к дому на улице с банальнейшим названием Советская подошли трое. В подъезде пахло забитым мусоропроводом и кошачьей мочой. Хамид с двумя подручными поднялись на верхний, девятый этаж, пешком. Алкайд Красных Тигров взялся лично покарать Виндекса за истребление почти всей ячейки. Дверь ломать не пришлось — кнопочник был разиней, даже не закрылся.
Бывший турецкий националист Марат и юнец с пафосным прозвищем Корсар двинулись влево, к сортиру, ванной и кухне.
Первому вынесла мозги из «Макарова» Люда через приоткрытую дверь ванной. Корсару порешил выстрелом в затылок его ровесник, скрывавшийся в стенном шкафу.
Убийства произошли почти одновременно. Хамид их не слышал: он в это время вёл огонь по спинке компьютерного кресла в зале квартиры Виндекса. Автомат Глав-тигр брать не стал, а стрелял из ПП, что остался от недоноска Саида.
Комната Виндекса включала в себя платяной шкаф, ковёр, плотные занавески, идиотские побрякушки мещан вроде сервиза на полках. И посередине комнаты — огромный, пиликающий, разноцветно мигающий, весь в проводах, комп. С которого утром стёрли всё важное, оставив лишь красочную заставку.
Хамид вдоволь отстрелялся. Но кровь не потекла, крика не было. Откинулась штора за компьютерным столом. Террорист открыл рот, понимая, что проиграл.
— Брат, поговорим. Брат, вижу, ты тигр. И я тигр.
Незнакомец не ответил.
Последним, что видел в своей бунтарско-шахидской жизни Хамид, было лицо мужчины лет сорока, лысеющего, в старом свитере, с проседью и расписанной трофейной «Сайгой».
Через час в квартиру постучали. На пороге никого не было, но лежал свёрток с ключами от машины, снимком старой белой «Нивы», временными документами на трёх человек и запиской. В последней выражалась просьба — отнести образец крови в указанное место.

Надежда Финкельфарб уехала в Москву — лечить перелом ноги, полученный от прыжка в фонтан, а также сильнейшее нервное потрясение. Благотворительница была уверена, что статуя святой тёзки её спасла. Подлечившись, «Надя» отправилась, кажется, в Монте-Карло, на отдых. Могла себе позволить.
Отца Никодима и падре Аурелио заочно канонизировали на сайте «МирПрав», хотя первый был расстрига, а второй католик. Про «Дрим» старались не писать, но зачем-то четырежды в тексте упомянули слово «фашизм».
Бойню в хосписе «Надежда рядом» списали на отрицательное действие «Дрима». Свидетелей не осталось, камеры и связь на момент приезда полиции — не работали. Остатки «снадобья» изъяли из медицинского оборота, дело засекретили, больным пришлось дотягивать свой век без стимулятора фантазии. «ДримФарм» скрыл документацию и спешно свернул русский филиал, отправившись ставить опыты в «более дружелюбных к прогрессу» странах.
Трупы из морга «Надежды рядом» похоронили. Судмедэксперты и печальные родственники не заметили ничего аномального. Никаких дёрганий и бормотаний. Родители умерших покинули кладбища в печали, но без кошмаров. Жаров успел отбить тех, кто лежал близко, у Дрима.
Бывший внештатник УВД Константин Ж., бывшая сестра попечения Людмила М., фрилансер без конкретной работы Иван Ф., уехали из города. Их максимально постарались «забыть» трудами четвёртого — Виндекса.

— Кто он вообще такой? Искусственный интеллект? Творческий коллектив? — спрашивал, ведя машину, Жаров.
— Наш тайный поклонник, судя по подаркам, — хихикала, хлопая его по плечу, Люда, — неужто ни один хакер его морду лица не видел? — обернулась она назад.
— Нет, никто, — спокойно и твёрдо ответил Иван. Стоит ли говорить, что за эти дни он морально вырос и даже постарел.
— Он тебе пишет... Нэйл? — задал вопрос водитель.
— Пока нет. Оффлайнут который день.
— Жаль. У меня там не завершённое дело.
— Где, Кость? — непонимающе воскликнула Людмила, — ты же не в город вернёшься?!
— Не в городе. В Дриме. Ещё не всех вытащил. Говорящий жив.
И Константин рассказал спутникам про красный мир мучений. Он мог быть лишь иллюзией, мешаниной впечатлений. Но Жаров верил, что где-то там томятся души, собранные больше, чем за век. И Воин с Лекарем ждут спасения. Пока Дрим в мозгах, они — в ловушке, между миром живых и мёртвых. У Дрима есть разум, и он его не добил. Когда-нибудь он вернётся и прекратит эти жертвы. Выручит своих спасителей, ведь в первый раз не вышло. Только не теряя рассудка от страстей. Нужно найти другое средство. Лекарство, которое не будет дурью. Может, Виндекс нахимичит?
А пока старая «Нива» ехала прочь от цивилизации, и трое в ней, ставшие почти семьёй, ждали новой подсказки .