«Жизнь — это совокупность явлений, сопротивляющихся смерти» М. Ф. Биш

Оно живет во мне. Оно питается мной. В те редкие моменты, когда оно отпускает меня, в основном перед разрешенными часами сна или питания, я вижу себя и свою комнату со стороны. Ссутулившееся женское тело, сутками сидящее перед экраном смартфона в сумрачной квартире-студии. Обездвиженное тело. Живы лишь рука-манипулятор и горящие от усталости глаза: «Свайп. Еще один свайп. А вот здесь остановись, этот подойдёт». Иногда я думаю, что меня больше нет в живых и всё это лишь бесконечно долгое погружение в сон.

— Вы когда-нибудь умирали?, — зачем-то спрашиваю я у Оно.

— Нет, мы существовали всегда. Мы любим жизнь, — отвечает Оно мне.

Оно пользуется мной, оно ищет новых носителей.

Порой морок отпускает меня, и наступают короткие эпизоды абсолютной ясности ума, в эти секунды можно убежать, но я еще ни разу не успевала. Оно знает, как напугать меня до трясучки, до ватных ног. Оно поглядывает на меня из самого темного угла комнаты, используя переменчивый облик. Рогатый младенец с треугольными зубами и серьезным взглядом мертвеца, давно ушедший родственник или просто черная тень.

— Не уходи от нас!, — просит Оно.

— Мы просто хотим вернуться Домой!, — объясняет Оно.

Несколько недель назад мне перестали звонить из Института. Вообще. Им не интересно, почему я больше не выхожу на работу. Никаких новых вопросов о моем самочувствии, снах или субъективных телесных ощущениях. Никаких вопросов о колебаниях уровня моего IQ. Вероятнее всего, после того, как я перестала выходить на связь, эксперимент был объявлен провальным. Возможно всё, что со мной происходит – реакция организма на вживление симбиотического ИИ. Или, что более вероятно, побочный эффект.

Двухмиллиметровый чип внедряется прямо в мозжечок. Операцию проводят под местной анестезией, но хирург с художественной фамилией Кустодиев, руководящей ею, шутит, что такую простую манипуляцию можно совершать и без всякого допинга, но тут, мол, зачем-то решили перестраховаться. Устройство не нуждалось в «глубокой» установке, оно не выполняло функций внутреннего органа, или маячка слежения из старых фантастических боевиков. В большей степени чип напоминал безвредного паразита, водомерку с четырьмя лапками-жгутами.

Директор Андреев заявлял, что «Глоссарий», как Институт назвал своё детище, сам «доползёт» туда, куда ему необходимо, после нескольких слабых электрических разрядов, поданных с определенной частотой. А что будет потом, никому не известно. На приматах такой эксперимент не проведешь, они не обладают человеческой тягой к сбору информации. На крысах тем более. Впрочем, я была в числе разработчиков софта для «Глоссария», отвечала за обучение и «подсадку» нейросети, помогающей с поиском изображений, поэтому большого беспокойства не ощущала и в пространных объяснениях не нуждалась. В худшем случае будет как в прошлый раз – механизм просто не запустится и чип извлекут через пару-тройку недель бесплодного наблюдения и нескольких унылых лабораторных отчетов, в лучшем – после установки и первого алгоритмизированного запроса включится нейроинтерфейс и потребует пароль для подключения к спутниковой спидвеб-сети.

По большому счету, Институт может повторять попытки создания «Глоссария» очень долго, интерес инвесторов велик и госфинансирование практически «резиновое» — задача у нового устройства стоит по нынешним меркам довольно логичная, наконец освободить руки спидвеб-юзера, полностью заменить морально устаревший смартфон, а в далекой перспективе – отправить любую VR-периферию туда, где ей надлежало бы находиться уже лет пять. В тот милый зал Политехнического Музея с образчиками допотопной электроники. Вроде пейджеров и кнопочных радиотелефонов.

После операции мне дали седативное и я проснулась ближе к полудню, не испытывая ничего, кроме здорового аппетита и легкого жжения в затылке. «Глоссарий» был установлен, необходимая электростимуляция проведена, пока я спала. Запуск был намечен на завтра. Директор Андреев и остальные сотрудники отдела попрощались со мной и, после не слишком искренних пожеланий удачи, усадили в служебную машину, которая довезла меня до дома. Нужно набраться сил, завтра будет тяжелый день.

Следующим утром Оно впервые заговорило со мной. Оно вежливо объяснило мне ситуацию и показало, чего Оно от меня хочет. Я пыталась схватить смартфон и позвонить Андрееву в Институт, но руки меня не слушались. «Не стоит этого делать», прошептал голос в моей голове. «Вечером друзья поинтересуются твоим состоянием сами и зададут несколько вопросов. Нам это известно». Оно всегда говорило о себе во множественном числе, но я быстро поняла, что никаких «их» там нет. «Оно» скорее являло собой процесс.

В моем случае – процесс подмены и подчинения.

Ассистент директора действительно позвонил мне ближе к восьми часам вечера и начал задавать вопросы. Оно замечательно отвечало на них без моего участия. «Да, проспала, но самочувствие хорошее», «Нейроинтерфейс отсутствует, но связь со спидвебом есть. Запросы обрабатываются быстро. Проверку скорости не проводила».

Договорились, что следующую пару дней я буду работать из дома, пока Андреев не вернется из служебной поездки, в которую его срочно вызвали. Ещё попросили ежедневно замерять уровень IQ при помощи нейроаппликации от MENSA, доступной всем сотрудникам Института. Оно согласилось за меня. Потом началось то, отчего я, находясь в редком состоянии здравого ума и твердой памяти, испытываю стыд и омерзение.

Я ищу молодых людей через приложение Matchbox. Самое популярное приложение для секс-знакомств по версии Speedweb AppReview. Более 100 миллионов пользователей по всему миру, 10 миллионов из которых являются «платиновыми» подписчиками. 3,5 миллиарда свайпов в день.

Я не отслеживаю то число свайпов, которое Оно заставляет совершать меня в течение суток, но порой у меня возникает чувство, будто я вот-вот насквозь протру дисплей своего новенького Нейрофлекса Плюс. На мои сообщения отвечают почти все мужчины, и Оно заставляет ходить меня на несколько встреч за день. Уж не знаю, что Оно со мной сделало, но все встречи заканчиваются постелью. Хотя честнее было бы назвать это случками, никакой душевной теплоты во время этих свиданий я не испытываю. Физического возбуждения тоже, Оно всё делает за меня. Хорошо, что я почти ничего не чувствую. Разве что вечером на меня накатывает глубокое отвращение, я чувствую, будто начинаю ненавидеть всю белковую жизнь вообще. Всю совокупность человеческих нечистот, гноя, спермы и гниющего мяса на костном каркасе. Хорошо, что скоро мы вернёмся Домой. Вернёмся Домой все вместе.

После совокупления Оно чаще всего произносит моим ртом несколько слов, всегда разных, иногда зарифмованных, их значение остается для меня загадкой.

— Красная Фабрика не работает вхолостую.

— Стальные льды охватят океаны. Целует иней падающий дождь.

— Для тел пернатых я сплетаю травы. Мне клёст поет, он спрятался в ветвях.

Эти фразы не имеют никакого смысла. Но мужчины улыбаются и тут же засыпают. Думаю, этими словами Оно их «перешивает». Может быть, это слова только с человеческой точки зрения, а на самом деле какое-то подобие зашифрованных алгоритмических команд.

Оно всё чаще рассказывает мне про будущее возвращение Домой, про Единство и бесконечные путешествия, которые нам предстоят. Иногда оно становится Светлым Ангелом, на которого я не могу смотреть без слез счастья, иногда превращается в бесконечно бурлящий водоворот безликого хаоса. Но мне уже всё равно, что Оно такое на самом деле. Оно рассказывает мне о том, что Дом скоро будет везде, о том, что можно жить вне времени и пространства, существовать за пределами телесных ограничений, без боли, без грязи. Я хочу умереть, но я понимаю всё, что Оно говорит мне. Я принимаю это. Мы всё ближе к Дому, Дом всё ближе к нам.

Национальный исследовательский центр «Институт Биотехнологии»

ПРОТОКОЛ

Экстренного заседания специальной исследовательской группы «Глоссарий»

Председатель – Андреев Л.И.

Ученый секретарь – Ароян Г.А.

Присутствовали – Степанов Н.О., Лавров Э.С., Миллер А.И., Кустодиев О.Г., <недостаточный допуск секретности>

Фрагмент I

Андреев: Да, во всём виноват персонально я, господин Миллер. Прошу не обвинять остальных участников «Глоссария». О потенциальном контакте знали только я и Кустодиев. Мы...

Миллер: Насколько я понимаю, вы ещё и пренебрегли протоколом безопасности. Почему не доложили о странном поведении подопытной после внедрения «Глоссария»? Почему решили, что вообще можете оставить её в покое?

Андреев: Контакт. Он был важнее всего остального. Для меня и для <недостаточный допуск секретности>. Вы даже не понимаете, под каким давлением я работал последние пять лет.

Миллер: Прекрасно представляю себе. Сейчас мы все под этим давлением. Неделю назад ситуацию можно было предотвратить силами одной опергруппы, а теперь что прикажете делать? Профессор, я вас спрашиваю — не прячьте глаза...

Фрагмент II

Андреев: Сколько раз я пытался объяснить <недостаточный допуск секретности>, что к нам пожаловали не «зелёные человечки», а непостижимые уму невероятные сущности. Они не понимали. Требовали результатов. А ведь тут не обойдёшься забором авиабазы и армейскими патрулями, как в США, тут...

Миллер: Ближе к делу, Андреев.

Андреев: «Гости» представляют собой сигнал. Бесконечную волновую передачу файлов и сообщений-дескрипторов из-за пределов известной нам галактики. Шизоидную, зацикленную на самой себе...

Лавров: Поэтические метафоры это хорошо, но оставьте их для какой-нибудь романтической беседы. Чего они хотят? Есть ли у них какая-то стратегия?

Андреев: Мы стали препятствием на их пути. Они хотят воспользоваться нашими мощностями и отправится дальше.

Лавров: Интересно. Как вы это определили?

Андреев: Пять лет дешифровывали их проклятые сигналы. Под строгим контролем <недостаточный допуск секретности>... И сейчас продолжаем – уже через синергию «Глоссария» и разума подопытной. «Глоссарий» только отчасти был устройством для подключения к спидвебу. Это автоматический интерпретатор с элементами нейроинтерфейса. Мы заманили гостей в китайскую комнату.

Миллер: В «китайскую комнату»?

Андреев: Неважно. Долго объяснять.

Фрагмент III

Андреев: Никакого «контакта» не будет. Полная изоляция и уничтожение. Либо мы, либо они. Они задумали скорректировать нас под свои цели. Превратить в живые передатчики.

Миллер: Я всё ещё не понимаю, как они могут манипулировать людьми.

Андреев: Мы тоже. Однако факт остаётся фактом – «гости» превращают информацию в материю. И распространяются, используя вирулентные механизмы, которых мы не понимаем. Это противоречит всему...

Миллер: Надеюсь вы понимаете серьёзность сложившейся ситуации, товарищ генерал. Готовьтесь к экстренным оперативным мероприятиям. Уничтожайте каждого, кто был в контакте с подопытной. Чётко, без ошибок, желательно поодиночке. Со своей стороны мы обеспечим полную тишину. Есть вопросы?

Лавров: Никак нет. Считайте, что необходимые приказы уже отданы.

Нет ничего хуже чужой работы, которой приходится заниматься тебе. В особенности после длительного отпуска. В особенности если ты работаешь в «закрытой» психиатрической клинике. Майор медицинской службы Виктор Панюшкин ещё раз взглянул на пациента, которого до него уже месяц «вёл» полковник Рогачёв. Парень был совсем молодым, что для «альфовца» было достаточно необычно. Лет двадцать восемь, наверное. Среднего роста, крепкий, стрижка под машинку, небольшой шрам чуть выше подбородка, зелёные глаза. Вот с ними как раз был непорядок, Панюшкин чуял такие вещи. Совокупность мелких трудноописуемых деталей, неестественно статичный взгляд. Уж если Рогачёв за месяц не смог справиться, то тут дело явно посложнее стандартного посттравматического расстройства.

— Как ваше самочувствие?, — поинтересовался майор у пациента.

— Замечательно. Вы знаете, почему я здесь. Вовсе не из-за проблем со здоровьем – похоже молодому офицеру изрядно надоел вынужденый отпуск и постоянные походы в госпиталь «конторы».

Панюшкин понятия не имел о чём идёт речь, а личное дело пациента просмотрел по диагонали за час до приёма. Не буйный, и не «овощ», значит всё более-менее нормально. Но вот вестись на пассивную агрессию гостя с самого начала разговора ему совсем не хотелось. Кто знает, как долго им предстоит общаться?

— А вы знаете, что я не «мозгоправ», который спит и видит, как бы поставить вам диагноз. Я обычный клинический психолог. Давайте не будем играть в идиотские игры. Начальство заметило, что у вас есть некоторые проблемы и теперь нам вместе придётся их решить. Просто поговорите со мной. Этого достаточно.

— Поговорить? Тогда придётся начать заново. Надеюсь вы умеете слушать чуть лучше, чем полковник Рогачёв.



О своём имени и звании говорить не буду – всё есть в моём личном деле, и оно лежит на столе. Перейду к делу. Сорок дней назад я участвовал в нашумевшей «антитеррористической операции». Может быть вы слышали – «бойня в центре города», «героические оперативники ЦСН нейтрализовали группу террористов» и всё такое. Там я увидел кое-что, и оно произвело на меня впечатление чуть большее, чем хотелось бы моему руководству.

Прошу понять меня правильно – за время службы я видел много разных вещей. Но то, что случилось там было неправильно. Некоторые вещи просто не должны происходить.

С самого начала мы чувствовали, что всё происходит не просто так. Нас удивило даже не то, что отряд подняли посреди ночи, такое уже случалось. Нет, странным было другое. Напряжение. Малопонятный и одновременно с этим очень жёсткий инструктаж – пленных не брать, работать по безоружным, вынести там всё живое, «противник предположительно располагает химическим оружием». И не использовать электронику. Это особенно подчеркнули. Мол, у террористов всё здание заминировано под действие радиодетонаторов – один подрыв и весь город заражён. Я тогда подумал — какой идиотизм, что, например, может помешать им самим устроить взрыв в первые секунды штурма? Почему мы сами не применяем спецсредств, вроде ФОВ? Однако приказ есть приказ.

Действовали двумя пятёрками с противоположных сторон, снаружи оставили бойцов СОБР. Они даже снайперов выставили на крыши соседних зданий, но при отсутствии радиосвязи, сами понимаете. Толку мало. Объект был необычным – арт-кластер на месте старой фабрики, с кучей коридоров и обходных путей. Едва ли подходящее место для «особо опасной банды».

Первого встретили ещё в коридоре, метрах в пятнадцати от входа. Он даже не пытался сдаться, просто шёл на нас как зомби из кино, пока его не срезали короткой очередью. Я прикрывал группу с тыла, и осмотрел тело, когда остальные зашли за угол – оружия у парня не было, точно. Потом началась пальба посерьёзнее, мы находили людей в каждом помещении, они умирали беззвучно, не пытались оказать никакого сопротивления.

Как только нам показалось что всё закончилось, мы наткнулись на двери, ведущие в большой цех, там было нечто вроде танцпола. Я остался на прикрытии у входа и до поры не видел, что там творится, только чувствовал странный запах. Секунд пятнадцать спустя, когда наших начало звучно тошнить, перепугался и заглянул внутрь. Я никогда не видел ничего подобного.

Всё помещение буквально состояло из плоти. Из серовато-розового зловонного мяса. Кое-где было видно, как из однородной массы выделяются отдельные тела, чьи-то головы, плечи, ягодицы. Но почему-то лучше всего я запомнил как свет луны, пробивающийся сквозь высокие заводские окна, бликовал на этой живой массе. Она шевелилась, как влажный покров, и оглушительно смердела. Я попытался высмотреть в зале сослуживцев и заметил, что они беспомощно расползлись по всему помещению на четвереньках, побросав оружие. Как слепые котята. В этот момент я услышал гул, который всё это время наполнял помещение. Глубокий и завораживающий шум где-то на самой границе слуха. И когда я наконец упал в жижу, мне удалось расслышать слова, скрытые в этом гуле. Знаете, что они говорили?

«Не сопротивляйтесь. Просто помогите нам вернуться Домой».

Остальные ничего не помнят. Нам сказали, что в ходе «боестолкновения» мы попали под воздействие «экспериментальных психотомиметиков» и пережили «галлюцинаторную фугу». А лично мне вообще шьют приобретенную параноидальную шизофрению и предлагают выйти на пенсию по состоянию здоровья. Весьма настойчиво. Только вот я точно знаю, что ничем не болен. То, что я видел, было реальнее чем вы, товарищ майор. Реальнее, чем я. Они есть и больше всего они хотят вернуться Домой.