Поющая дифирамбы «строителям коммунизма» пресса СССР не спешит предавать огласке ряд случаев, произошедших в провинциальных городах за 101-м километром от Москвы. Молчат и «диссиденты», и молчание их понятно: в сложившейся обстановке трудно отыскать даже крупицу «демократического протеста».

Так с чем же мы имели дело? Феномен сей требуется не прятать под кровать, а подвергнуть тщательному исследованию опытных криминалистов и медиков, возможно, с применением «буржуазных» методик.

Последний (последний ли?) случай такого рода – разгром участка милиции в конце июля прошлого года, был мною исследован далеко не сразу по понятной причине (повышенная бдительность органов). Народ в этих землях, ставших местом ссылки не позднее чем со времён Петра Великого, производит впечатление тягостное. На облик здешнего контингента наложили глубокую печать традиции каторжного прошлого и некоторых пороков вроде неизбывного российского пьянства. Однако в обычное время граждане, хоть и грубые, не отличаются опасностью, превосходящей среднюю по Союзу.

Волна народных выступлений, что прокатилась летом по городам Владимирского направления, имела под собой дурное наследство, однако вышла за рамки какой-либо логики, даже изощрённо преступной. Всё началось с выходки двух нетрезвых солдат, прибывших из соседнего подмосковного города гулять на центральную площадь. Попытки милиционера в штатском задержать подвыпивших военных привели к перепалке, а затем и задержанию последних. Не стоит перегружать статью сведениями, которые могут быть получены при должном старании из милицейских хроник или других независимых изданий.

В ходе бунта проявили крайне общественно опасное поведение не только ранее судимые личности, как слесарь Евгений К-ин. (трижды за хулиганство) или высланный из Москвы малоросс Пётр С-ко (грабёж, взлом), но и добропорядочные граждане, среди которых – кандидат в члены КПСС и герой-фронтовик. К 10-ти часам вечера, когда один из задержанных был отбит (толпой, насчитывавшей на тот момент около 50-ти человек), а другой – увезён в комендатуру, логический смысл бунта пропал, однако он не затих – более того, разгорелся.

Один из погромщиков Лев Л., бросался на милицейский автомобиль, утверждая, что готов умереть под колёсами («давайте, давите, гады!»), а также своеобразно угрожал подполковнику Чигирёву: («Я тебя загрызу!»). Впоследствии Чигирёв подвергся травмам, хотя, к счастью, и не искусан, а просто побит.

Гречко В., инвалид первой (!) группы с изуродованными неисправным станком кистями рук, принимал участие в погроме наравне с остальными, как потом выяснилось, «забыв» про увечья.

Ближе к полуночи толпа не менее четырёхсот человек стала «пожирать себя». Фронтовик 47-и лет Волков П., застигнутый подельниками в захваченном отделе милиции на Советской пл., вызвал внезапный приступ ярости у остальных (по официальной версии: принят за милиционера), был зверски избит толпой. При этом Волков является почтенным семьянином и героем войны.


Склонный к алкоголизму Зимин Г., находясь, как нетрудно догадаться, в сильном подпитии, смастерил неведомым способом бутылку с зажигательной смесью. Он осуществил поджог отделения милиции, бросив её в угол здания. Как утверждал Зимин на допросе, бутылку ему дали двое незнакомых людей, в случае отказа кинуть её угрожая убийством. Лиц их он не запомнил, говоря, что злоумышленники обладали крайне неприметной внешностью и будто постоянно находились в тени (!). Естественно, ему не поверили, и, вероятно, самое оптимистичное, что может светить Зимину, – лечение в психиатрической больнице. Алкогольный делирий, увы, является лишь элементом отягчающих обстоятельств.

Лично мне не кажутся бредом рассуждения Зимина по причине довольно странной эмоционально-психологической окраски дальнейших событий, но вернёмся непосредственно к событиям роковой ночи. Интересно также, что все зачинщики беспорядков жаловались на опьянение и потерю памяти. Совпадение кажется странноватым.

Финальным аккордом погрома должно было стать вскрытие дверей городской тюрьмы, однако двери, к счастью, выдержали.

В октябре я беседовал с одним из жителей города, Павлом Л. Он тоже фронтовик, сержант в запасе, тридцати четырёх лет, однако выглядит едва ли не на пятьдесят. Склонен к пьянству и частому курению, но в период жизни за 101-м километром уголовному преследованию не подвергался. В городе у него слава «бобыля» и отшельника. Ходят слухи, что в войну Павел Л. отличился «чем-то таким» в отношении мирного населения, вроде бы не немцев, а кого-то из нынешнего Соцлагеря, однако за недостатком оснований трибунал не был им заинтересован.

Павел, несмотря на сбивчивую речь, не самую поставленную дикцию (иногда заикается) и отсутствие широкого кругозора, в своём роде живописно, хотя и несколько патологически, описал происходившее. Ему кажется, что некий «дух войны» преследовал его и других фронтовиков, а потом «перекинулся» на население города. В представлении моего собеседника это некая «инфекция», невидимая даже в «мелкоскоп», заставляющая драться и крушить всё вокруг.

П.Л. убеждён, что хоть она и проявляется у «мирняка» (здесь имелись в виду, вероятно, ранее не убивавшие или хотя бы не калечившие других людей граждане), но чтобы зараза проникла в мозги («как горячий штырь»), у жертвы должен быть, выражаясь интеллигентно, нравственный изъян («подляна», «косяк»). В случае с самим П.Л., по его признанию, это «трусость». Быть может, он дезертир? Это объяснило бы отчуждённость горожан от него. Мой собеседник жёстко пресекал попытки разузнать подробнее.

В ту июльскую ночь Павел Л. не выходил из дома, хотя по собственному признанию – сильно желал. «Жгло в башке неистово», «тесно этому было». Он закрыл дверь изнутри и сломал ключ, чтобы не выйти. Павел показал мне пальцы и костяшки кулаков, стёртые до мяса, а также исцарапанную дверь – следы на ней можно было принять за работу крупной кошки. Также на запястьях и предплечьях мужчины обнаружились порезы, которые он наносил себе в попытках «сбить эту заразу». Когда в руках хозяина запущенной и неуютной двухкомнатной квартиры появился нож (для демонстрации своих действий), я предпочёл вежливо, но безоговорочно ретироваться.

Что происходит в городах, включая те, что являются витриной передового производства? Что особенно иронично, описанное нами произошло менее чем через полгода после запуска первого человека в космос. Будто некто, увидев мощь и развитие Союза, напоминает нам, что лоск культуры может быть очень поверхностым. Возникает вопрос: когда же советская власть, органы, медики, перестанут мыслить привычными лекалами? Не захлестнёт ли волна насилия всю нашу страну?