1581 г., Шварцвальд (западная Германия)

– Вы же не нападёте на беззащитного путника, добрые рыцари?

Услышав слово «добрые», Гельмут язвительно оскалился. Высокий, дюжий и со шрамом на щеке, внешне он был самым опасным из их тройки. Немного скрашивали облик светлые пшеничные волосы, но вряд ли пойманный путник размышлял о таких тонкостях.

– А ты не знал, путник, что за проход по лесу налог полагается? – спросил здоровяк, недвусмысленно поправив на плече тяжёлый клевец.

– Трое на одного, не очень-то по-христиански... – разводя руками, сказал человек в сером рубище. Когда он говорил последнее слово, то покачнулся. Дрожал от испуга? Понять можно.

– Да ладно, хоть ты один, а смотри, какой здоровый! Постился плохонько, наверно...

Рост путника не дотягивал до Гельмутова, но он всё равно был выше и крепче среднего мужчины, тем паче – инока.

Вперёд подался высокий и поджарый парень, с сухим не по годам серьёзным лицом и хрипловатым голосом.

– Кстати, почему ты один, добрый человек? Времена неспокойные сейчас. Разве паломники не ходят вместе? Как говорил Спаситель, где двое и трое соберутся...

Вопрошающего звали Максимиллиан, или для товарищей просто Макс.

– Мои спутники умерли! – неожиданно резко вскрикнул путник, – от морового поветрия во Франции!

– Сталбыть, и ты больной?! – гаркнул Гельмут, – вот почему морду-то скрыл! Может, пойдём отсюда, парни? А то заразит нас, сволочь такая.

– По каким делам вы были во Франции? – не отвлекался Макс, – в каком городе, какой обители? И где твоя сума, брат? Можешь показать нательный крестик?

Путник замешкался. Из-под повязки послышался звук, похожий на начало рвотных позывов. Макс едва заметно кивнул в сторону.

Третий воин, прежде стоявший совершенно безмолвно, выхватил из-под бригантины взведённый арбалет, и страннику пробило железным остриём замотанное тряпьём лицо.

– Жестоко ты его, Дитрих... Рожа стала как...

Договорить остроту Гельмуту не дали: убитый вскочил на ноги как ни в чём не бывало. Он сорвал остатки повязки с лица, и раубриттеры увидели выступающие зубы с раздвоенным языком. Рот у «пилигрима» раскрылся сверх всякой для человека меры, и оттуда вылетела в сторону Макса струя бесцветной жидкости. Тот не без труда увернулся.

Иоганн замахнулся на врага клевцом, однако тот с нечеловеческой сноровкой прыгнул вверх и укрылся в ветвях дуба. Вниз капала кровь, но поток её с каждым мигом утихал.

– Отвар ящера. Заращивание ран, – тихонько, едва ли не под нос, бросил Максимиллиан.

Гельмут же с руганью вытащил оружие из вязкой древесины.

Дитрих и Макс переглянулись. Последний стал приближаться к дубу, держась за рукоять кинжала. Дитрих в это время запыживал заряд в пистолет. Сработать нужно было точнейше.

– Выходи, тварь, я здесь! Именем Христовым! Покажись!

Совершенно бесшумно человек со змеиным ртом свалился на не успевшего достать клинок Максимиллиана. В это мгновение искра окончила путь, и горстка дробин изрешетила грудную клетку прыгуна.

– Нужно обездвижить, да побыстрее, пока раны не затянулись, – сказал тот, кто исполнил роль «приманки».

Дитрих убрал пистоль за пояс. От выстрела на лице и коротких серовато-русых волосах раубриттера появилась копоть.

– Чуть не подумал, что на этот раз обознались. Но ты был прав, Макс! – сказал Дитрих впервые с момента встречи с «пилигримом». Разбойник-колдун был уже примотан к стволу, а рот его – закупорен толстой веткой.

– Довольно очевидно. Он корчился при упоминании священных имён и текстов, а отсутствие реакции на отдалённые раздражители выдаёт близорукость, которая нередко свойственна слугам дьявола. Всё, как Крамер писал. Ну, а что здоровый телом – это вряд ли магия. Он же из отряда Нирса, туда хлюпиков не берут.

Максимиллиан был самым начитанным из тройки, наиболее богобоязненным, склонным к аскезе и размышлениям. Несмотря на официальный запрет Рима, он очень ценил и скрупулёзно освежал в памяти положения из инквизиторского труда почти вековой давности.

– Ну и как его допрашивать? – спросил Иоганн, – ядом же оплюёт!

– Не оплюёт, – ответил Макс, – обратная связь окончилась, – открой ему рот!

Пасть у пленника действительно уменьшилась до почти нормального размера, только углы рта кровоточили.

– Да, я из отряда Нирса! А вы, видать, те продажные шкуры, овцы трусливые с обмоченными штанами?!

Макс стиснул зубы. Не из-за оскорбления – видимо, всплыли воспоминания, как он сам был слугой изуверов.

– У тебя нет запаса зелий, так? – спросил Дитрих, – ты выпил последнее в дорогу. Нирс послал вашу ватагу на смерть. Так кто ещё кого предал? Для него вы просто рабы.

– Откуда я знал, что вы здесь? – процедил пленник, – мстители несчастные! Обычную стражу я бы как цыплят задушил и без отваров!

– Петер в тюрьме Гернсбаха, так? – продолжил допрос Макс, – сколько там стражи? Как попасть в каземат?

– Да хрена два вам, а не батька наш! Ах-ха!

– Тебе башку проломить, попрыгун недоношенный?! – рявкнул Гельмут.

– За свою башку побеспокойся! – закричал связанный, – к Нирсу в тюрьме Стольник пришёл, прямо через стенку. Вернул ему суму, ещё и новым рецептам научил! Командира там больше нет, он свободен! Кому я объясняю?! Вы знаете, что́ он умеет!

Трое товарищей действительно знали, особенно ярко помнил всё Дитрих.

Поначалу они были просто вольными рыцарями с большой дороги. Петер Нирс собрал дюжину молодчиков, будто выбрал число в целях изощрённого богохульства. Правда, потом из соображений военной мощи увеличил банду вдвое. Им поразительно везло: отряды стражи отказывались хилыми, а когда превосходили их силой – парням Нирса удавалось бежать. Вожак говорил, что им помогает Стольник. Слово это вроде как значило высокую должность при дворе. Дитрих и несколько молодых раубриттеров, с которыми он общался больше всех, предпочитали считать, что вожак называет так лендлорда или купца, покрывающего шалости их ватаги и дающего деньгу на разные внезапные нужды. Со Стольником виделся только Нирс, и после этих встреч у ватаги появлялись новые полезные отвары.

Германия в те годы стонала от глада, мора, зверей и последствий крестьянских войн. Если жизнь была такая паршивая, с чего бы бравым раубриттерам изображать из себя ангелов? Бегство, подкуп, удары в спину, а также магия – как нечто плохое.

Но иногда они переходили даже свои рамки.

Дитрих сторонился убийства женщин, детей и стариков, некоторые его товарищи тоже, но большинство, подогреваемое Нирсом, не гнушалось подобного. Парень мог понять их, пока не получил одно задание от самого главаря.

В целом это был заурядный набег на деревню с грабежом, надругательством над бабами и угоном скота. Когда селение было полностью втоптано в грязь, вожак подозвал Дитриха к себе.

– Что я должен сделать, господин Нирс?

– Убей ту суку.

Один из подручных Петера, Отто, бородач в чёрной одежде и безвкусно напяленном чужом серебре, держал за светлую косу зарёванную, с расшибленным носом девку. Дитрих удивился, что её не поимели всей толпой. И тут понял, почему.

– Она ж под сердцем носит, господин Нирс! Пусть двигает во все стороны, всё равно помрёт. Мы ж не звери.

Взгляд из-под седых бровей вожака не оставлял возможностей спорить.

Парень тяжело выдохнул и ударил девку мечом в шею, чтоб умерла побыстрее.

– Теперь раскрой её.

Отто поднял из грязи убитую и задрал подол белого платья до грудей. Судя по размеру живота, роды намечались месяца через три.

– Раскрыть что? – спросил парень с окровавленным мечом.

– Не что, а кого, – сказал Отто, – раскрой суку и достань щенка.

– Для чего?!

– Потому, что без животворящей плоти мы станем слабыми, – вмешался Нирс, – а, впрочем, ты и так мягкий, будто сам из утробы недавно вылез. Подумай, Дит, достоин ли ты быть нашим братом... Отто, давай ты!

Увидев то, что произошло дальше, Дитрих исторг из желудка на землю остатки утренних каши и свинины. Когда он протёр глаза от слёз (вызванных тошнотой, конечно – всё-таки он был не настолько слабак, чтобы плакать по безродной девке) и попросил воды, вынутого из чрева младенца на земле уже не было.

Воспоминание прервалось. Дитрих снова стоял над трупом. На этот раз – определённо мужским и совсем недавно – далеко не беззащитным.

– Ну ты, брат, даёшь! – выдохнул Гельмут, – он же не успел сказать, куда пошёл Нирс!

На этот раз Дитрих использовал меч – ещё бы, достань он арбалет или пистоль, товарищи смогли бы остановить его во время подготовки выстрела. Но выбрал клинок он скорее неосознанно, в воспоминание о том вечере, после которого совершил дерзкий побег из лагеря Нирса. Двое караульных, Гельмут и Макс, согласились уйти с ним, а третьего, что упрямился, зарубили и прикопали в леске. Всех их объединило отвращение к бывшему лидеру.

– Да змеёныш всё равно бы не сказал. И так ясно. Этот урод шёл на юг…

– За папкой плёлся, – сказал Гельмут.

– Вот именно. Стало быть, Нирс движется туда же.

– Что же, звучит разумно, – подвёл итог Максимиллиан.

– Ра-зы-ски-ва-ет-ся Нирс Петер... тра-ля-ля, до ста десяти жертв...

– С прошлого года время не терял, – хмуро заметил Макс, – было семьдесят. Ну, это для тех, кто с ним не знаком.

– Награда – семьсот талеров! Ох-хо-хо! – присвистнул Гельмут, – неплохо за папашу дают!

Раубриттеры стояли у чёрного входа в постоялый двор города Ноймаркт и изучали розыскной ордер. С обширного земельного участка, примыкающего к заведению, несло «ароматами» коровьего навоза, птичьего помёта и какой-то баланды – хорошо, если такое дают животным, а не гостям.

– Если он в гостинице, то узнает нас первым, – сказал Дитрих, поймав себя на мысли, что возможная близость бывшего хозяина заставляет суеверно сторониться его имени.

– Ещё и нас выставит виноватыми, – глубокомысленно добавил Макс, – страшно подумать, какие Нирс изучил заклятия, пока мы за ним бегаем. Подчинение разума?

– Эй, фьюить, пшшш! Ходь-ка сюды, малой, грошик дам! – прервал глубокомысленную беседу Гельмут, увидев, как из подсобных помещений гостиницы тащится по вонючей грязи мальчик-служка с ведром воды.

– Чего надо? Занят я! – ответил пусть гнусавый, но откровенно взрослый голос.

«Мальчонка» повернулся, и бродячие рыцари поняли, что он взрослее их, за тридцать лет точно набежало. Но ростка в нём было как во вставшем на дыбы волке, и то далеко не вожаке, тем более их новый знакомец сутулился. На птичьей шее сидел длинный неровный череп, нос был скошен – то ли от природы, то ли из-за сильных побоев, уши выпирали в стороны. Из-под шапки с распущенными завязками выбивались немытые волосы серо-бурого «мышиного» оттенка.

– Ну и уродец, матушку его... Эй, у тебя гоблинов в роду не было?! – заржал Гельмут.

– Так, погоди, – прервал смех товарища Дитрих, – не знаю, как тебя… подскажи, видел этого хлыща? Ну, подойди, не заставляй меня по дерьму таскаться.

Коротышка, поставив ведро в грязь, приблизился к раубриттеру. В ноздри Дитриха ударило смрадом немытого тела и несвежего рта – хорошо хоть, не испражнений. Слуга стал крысиными глазками рассматривать ордер с приблизительным портретом Нирса.

– Уж не результат ли это смешения с гуннами? – как бы про себя, но не особо стесняясь, размышлял Макс, жадно рассматривая слугу.

– Пять талеров давай! – сквозь жёлтые, слегка заострённые, что делало чуть более весомой шутку про гоблина, зубы, процедил коротышка.

– Сперва говори, что знаешь. И да, если кому выдашь наш разговор, выпотрошу лично.

Для заверения намерений Дитрих на пару дюймов вынул из ножен меч. Неказистый слуга закивал – как заметил рыцарь, не столько подобострастно, сколько со скрытой злобой. Понять её не составляло труда. Будь он таким страшным, тоже злился бы на мир. Но Дитрих в целом был довольно статным, разве что шрам на черепе от удара алебардой мешал волосам на этом месте расти.

– Ааа, этот! Видел, видел! Но мне никто не поверил!

– Не вопи, чудо природы, – сказал Макс, – во что не поверил?

– Я, когда навоз коровий убирал, вижу – мужик этот идёт в кабак наш. Здоровый, седой, бородатый, страшный, со шрамом на морде. Я читать-то слабо умею, побежал к герру Шаферу, говорю – рожа с листка, вон, у вас за столом пиво хлещет! Хозяин меня дураком обозвал, потом пошёл проверить. Мужик обернулся – а морда у него другая! Волосы рыжие, шрама нету, тока бородавка на носу. Герр Шафер мне затрещину дал и послал вещи его унести наверх. Я краем глаза зырк в сумку – там склянки какие-то. Гость недавно в баню париться пошёл, я хотел поглядеть, что там. Понял: непростой мужичок-то... Но пока шёл по лестнице, герр Шафер меня за шкирку хвать и отправил скот поить. Он мне и так бока намял за то, что обознался, а если б заметил и это...

– Иииингвар! Пёс паршивый, скот недоношенный! Ты что там лясы точишь и меня всуе поминаешь?!

На крыльцо заднего двора вышел упитанный мужик лет сорока с пушистыми рыжими бакенбардами, в дорогих сапогах, но при том – заляпанном остатками еды фартуке. Видимо, трактир при постоялом дворе был не самый богатый, приходилось и лично готовить. Хозяин заведения смачно рыгнул и продолжил ругань.

– Щас я тебя не только по бокам отхожу, но и нос сверну в обратную сторону! Живо в амбар! А то пса спущу! Эй, а вы что тут трётесь?!

Было почти в прямом смысле слышно, как у Гельмута заскрипели зубы от такой непочтительности.

– Мы свободные рыцари, мил человек, – улыбнулся Дитрих, – спросили у слуги, хороша ли твоя выручка, как скотина жива-здорова....

– А-а... Ну вы это, заходите к нам, что ли. Несите талеры.

Тон у толстяка переменился, ведь Дитрих недвусмысленно держал руку на ножнах, да и оружие Гельмута тот разглядел. Однако звать стражу было рано: в Германии нынешнего века грань между рыцарем и разбойником стёрлась, и герр Шафер не хотел проблем в случае, если ребята действительно благородного сословия.

Раубриттеры от предложения отказались, заявив, что уже оплатили ночлег в другом месте. Денег неказистому слуге они, конечно, не дали – тот уже ушёл выполнять свои обязанности.

Эк как экономно вышло, – со смехом заметили рыцари. И бесплатно, и точно стало известно, куда пошёл Петер Нирс.

– Баня здесь где?! – крикнул вслед герру Шаферу Гельмут.

– На северо-запад идите, через Новую площадь.

– Эй, малой, а чё толкучка такая?

На этот раз Гельмуту ответил не коротышка-задохлик, а совершенно обычный мальчуган лет восьми, разве что с синяком под глазом.

– Так поймали какого-то злыдня, дядь! Говорят, тёток убивал и детишек. Дядь, а железку твою подержать можно?

Но трое гостей Ноймаркта не удостоили его даже словечком, а сорвались с места, распихивая локтями простых трудяг, среди которых нарастал гул, как в пчелином гнезде.

На деревянном помосте ждал дюжий палач в привычном всем чёрном наряде и с закрытым лицом. Двое стражников в кольчугах (видимо, напялили самое крепкое, что было – можно понять) вели за заломанные руки пленника, ещё шестеро с пиками и секирами шли по бокам, готовые оказать сопротивление. Взгляд у них всех был как у детей, которым папа-шутник сунул под нос зубастую рыбу или большого паука. Вроде безопасно, а душа в пятки уходит.

Дитрих заговорил первым.

– Эй, братцы, мы спим? Может, треснете меня по роже? Городские задохлики ведут на лобное место неуязвимого и неуловимого Нирса?!

Толпа заглушила его речь торжествующим воплем. На помост вышел некто лет пятидесяти, в кожаном красноватом камзоле и шляпе с цветным пером. Очевидно, важная птица.

– Славные жители Ноймаркта! Сегодня свершилось то, чего мы ждали не один десяток лет! С Господней помощью мы изловили легендарного убийцу, на чьей совести более сотни жертв, включая женщин, детей, а также носящих под сердцем женщин и младенцев из их чрева! Впрочем, возможно, жертв и больше, сейчас мы у него уточним…

Толпа захлебнулась криком.

Раубриттеры точно знали, что больше. Насколько – уже не успели узнать, поскольку сбежали.

– Сейчас Петер Нирс, шаг за шагом спускавшийся в ад, будет также шаг за шагом искупать свою вину, чтобы хоть чуть-чуть облегчить посмертную участь. Дадим ему смочить сухой язык каплями воды, как бессердечному богачу из притчи о Лазаре! Что касается платы, поскольку задержание злодея провела городская стража, то деньги уйдут на благоустройство нашей новой площади, места триумфа справедливости...

В другое время толпа обиделась бы, и, возможно, в градоначальника полетели бы тухлые овощи, но сейчас ликование, и вполне обоснованное, обуяло народ.

Петер Нирс на месте казни не превратился ни в бродячего пилигрима, ни в прокажённого, ни в кошку, ни в собаку, ни в дерево, ни в камень, ни в облачко тумана. Не изрыгал огня и яда, не подчинял людей взглядом, не дробил доспехи руками, что делали его соратники по кровавому ремеслу.

Единственное, чем он отличался от простых людей в эти минуты, – был гораздо спокойнее, чем можно вообразить, когда палач мясницким ножом отрезал ему полоски жира и мышц с ног, рук, живота. Людоед не кричал, срывая голос, хотя и был крайне недоволен. Петер Нирс скрежетал зубами и сыпал проклятия. Он злился. Злился на поражение. Иногда глава отряда людоедов повторял: «Шумер... Шумер...»

Где-то Дитрих слышал это имя. Кажется, в их ватаге некоторые упоминали его, и всегда очень тихо, чтобы вожак не услышал. Только вот в какой связи?..

– Какое странное сочетание радости и горечи, – сказал Макс, – братец, успокойся. Какая разница, чьими руками свершилось возмездие?

Негласный лидер отряда стоял, вперив взгляд в землю. Он стал похожим на железное изваяние.

– Конечно... Все его силы... Помните, что сказал уродец? Сумка! Нирс забыл её! Бегом в гостиницу Шафера!

На втором этаже они обнаружили свежий труп толстяка с бакенбардами. Рана на затылке была нанесена, похоже, топором.

Максимиллиан открыл красно-бурую кожаную сумку Нирса. Взглядам раубриттеров предстали склянки с кусочками розовой плоти в прозрачных растворах с разным оттенком – жёлтым, зелёным, голубоватым. На некоторых были надписи на латыни:

«TRANSFORMATIO»

«VADE IN OBUMBRATIO»

«VISIO NOCTURNA»

– Знакомые приёмчики... – сказал Макс, и остальные покивали.

– Маловато будет, однако. Эта сумка у Нирса всегда была битком.

– Может, в бегах истратил много, Дит?

– Или кто-то в ней пошарился. Интересно, почему взяли не всё?

– Кто-то с кривыми руками!

Сказав это, Гельмут указал на пол. На дубовых досках лежала разбитая склянка покрупнее других. В лужице вязкой жидкости валялось полупрозрачное тельце человеческого зародыша. Дитриха со товарищи предательски тянуло рассмотреть, что́ на этот раз придумал сделать с младенцем Нирс, но тот, кто уронил сосуд, ещё и оттоптался по нерождённому.

– Круг подозреваемых довольно узок, – глядя на пол, произнёс Макс, – думаю, это тот, у кого не только руки кривые.

– Да уж, зря Шафер этого уродца злил, – разыскивая трофеи в одежде хозяина гостиницы, сказал Гельмут.

– Он не сам додумался.

– С чегой-то ты взял, братец Дит? О, камушек, корунд, что ли?

– А я это вижу.

Глава отряда влез на кровать гостя, посмотрел в окно и заметил у амбара сутулого задохлика. Тот напялил высокую шляпу, видимо, из закромов хозяина, и выглядел сверх-смешно.

А вот вид его собеседника заставил сердце бывалого раубриттера колотиться сильнее. Это был высокий бритый мужчина, очень бледный, с невыразительным и иссохшим лицом, делавшим его похожим на мертвеца. Ингвар передавал незнакомцу склянки, и тот клал их в свою суму. Потом слуга что-то жалобно начал просить, помахивая тонкими ручками.

– Мы оба отомстили! Мы теперь друзья! Давай будем друзьями, как вы с тем раньше! – причитал коротышка.

В этот момент у лысого будто что-то щёлкнуло в голове, и он вскинул голову. В Дитриха вперился единственный правый глаз незнакомца, левый представлял собой ничем не закрытый провал. Раубриттер почувствовал себя куропаткой перед соколом, хотя находился как раз выше.

Лысый быстро вытащил несколько склянок из своего хранилища, сунул в ладонь коротышке, а потом скрылся за углом. «Друг, ты уходишь?» – спросил тот напоследок, но не был удостоен ответом.

– Эй, братец, что там? На тебе лица нет! – спросил Дитриха Гельмут.

– Не глядите в окно! Парни, пошли вниз. Очень, очень осторожно. Похоже, там кто-то, кто обыграл Нирса.

– Эй, Макс, ты что там копаешься? – развернувшись, спросил Гельмут.

– Образец для науки возьму.

– Фу-у...

– Фу-у... – снова повторил здоровяк, героически преодолевая грязь скотного двора. Основным отличием от их первого появления здесь было отсутствие людей вокруг. Весь район, а то и город, ушёл смотреть на пытку.

Перед ними стоял внушительный, не менее десяти рут длиною и семи шириною, амбар, из которого доносились разнообразные звуки скота и птицы.

– Макс, одноглазого не видно?

– Это ты о ком? А, понял, я же не видел его. Вроде нет. Какой план, Дит, если он там?

– Заперто! Изнутри, – подёргав дверь амбара, сказал Гельмут, – тут, говорят, слуга есть. Э-эй, кривомордый, как тебя, Ингвар! Открывай! Или мне куриц твоих попросить отпереть дверь? Тук-тук...

Ответом раубриттеру был удар, переломивший гниловатые, но всё же достойно державшиеся ранее доски. Гельмута откинуло на две руты назад, и он бы рисковал сломать несколько костей, но упал в кучу навоза. Окрестности постоялого двора огласил поток страшной брани.

То, что выбило двери, сейчас готовилось к новому прыжку. Лишь по знакомым очертаниям лица можно было опознать в существе бывшего слугу херра Шафера. Его руки, ставшие передними лапами, раздулись, покрылись чёрно-белой шерстью, а оканчивались теперь копытами. Уши у Ингвара стали как розовые лопухи, из правого виска торчал кривой спиралевидный рог. Сутулость превратилась в настоящий горб, притом мощный, как у быка. Из штанин выглядывали когтистые ноги в чешуйках – из-за размера можно было подумать, что это лапы дракона. Но драконов, конечно, в амбаре у Шафера не жило, из крылатых – токмо домашняя птица. Закрученный хвост оканчивался уродливой незрячей головой с клювом и гребешком. Всё это Дитрих воспринял за несколько мгновений и потом уж прогонял в памяти, вполне возможно, перепутав детали.

Но сложно было изгнать из памяти, как бывший запуганный слуга поднял голову, и под шеей у него обнаружился ещё один рот, с влажными дёснами и острыми зубами. Нижняя пасть издала что-то похожее на лай.

– Ох-х... Как же это назвать, – находя даже сейчас повод для рассуждения, сказал Макс, – HundSchwein...HahnKuh...

Существо, красноречиво описанное Максимиллианом, посмотрело на него. О, да, в этих глазах ещё было понимание речи.

Дитрих выстрелил из пистоля. Чудище завопило смесью лая, кудахтанья, свиного визга и мычания. Бывший Ингвар кинулся на стрелка, тот пригнулся и плюхнулся в зловонную жижу. Туша промчалась над Дитом, и меч подрезал левое заднее сухожилие зверочеловека.

– Ща-ас мы тебя! – заорал Гельмут, и явно (Дитрих это не увидел) поднял клевец.

– Ах ты, сучара треклятая!

Лидер отряда поднялся после этого вопля и узрел, что тварь откинула Гельма мощным ударом передних лап. У здоровяка изо рта шла кровь. Оружие улетело слишком далеко. Гельм подбежал к Максу и стал трясти его, крича:

– Дай, дай мне зелье!

– Мы не можем их использовать!

– Давай, потрох сучий, святоша херов!

Гельм ударил друга по лицу окованной перчаткой и вынул из-за пазухи упавшего Макса склянку.

– Ну что, уродец, потягаемся?

Дитрих уже перезарядил пистоль и целился в набухший пузырь на боку твари, полагая, что это уязвимое место. Но произошедшее отвлекло его. Теперь рыцарь с отвращением смотрел, как его друг достаёт из склянки маслянистое тельце и суёт себе в рот.

– Больше никогда. Мы обещали.

Прогремел выстрел.

Раубриттер Гельмут упал с разможжённой головой.

Дитрих остался один на один с тварью.

Он ринулся в амбар и, войдя туда, крупно пожалел. Раненый в лапу Ингвар проигрывал в скорости, но от того его приближение становилось более неумолимым. С улицы неслись звуки твари, но их заглушали вопли в стенах самого здания.

Вокруг Дита копошились несчастные питомцы херра Шафера. Похоже, их как-то задело действием зелья, поскольку тела животных смешались в нежизнеспособные, но очень злобные сгустки разных частей тел. Несколько пустых бутылочек валялись на земле.

Царапая пятнистые бока обломками досок, зверо-птице-Ингвар протискивался через разбитую им же дверь внутрь.

– Ну ты жадина, всё выхлестал. Сколько собаке не хватать, а сытой не бывать. Ну, или кто ты там, собако-корово...

Вспоминая научный термин Макса, Дит подскользнулся на навозе и, похоже, вывихнул ногу. Рыцарь стал судорожно заряжать пистолет. Некоторые из существ, грызшие своего старшего сородича, перекинулись на рыцаря. Над Дитрихом нависли лица уродов с птичьими, коровьими, свиными и псовыми чертами. Он раньше видел изображения разных там сфинксов, грифонов и химер, но на картинках они были определённо красивее.

Перебить их всех было невозможно. Требовалась вся меткость, на которую способны его глаз и рука.

Раубриттер выстрелил, пули повредили доски второго яруса амбара, и куча дерева грохнулась на Ингвара. Обезумевшие звероптицы бросились клевать, бодать, кусать, своего создателя.

Но и это был лишь отходной манёвр. Осталось только убегать.

Ковыляя, Дитрих покинул амбар через мелкую заднюю дверь. Он понимал: скоро крупнейшая из тварей победит, выберется и нападёт снова.

Сквозь вонь навоза пробился запах дыма. С другой стороны здания рыжели языки пламени в тон осенним листьям и траве. Рыцарь вернулся к воротам амбара и увидел в надвигающихся сумерках Максимиллиана. Его разбитое лицо озарялось занимающимся пожаром, в руке была одна из масляных ламп их гостиницы.

– Ну ты инквизитор, братец! – ухмыльнулся Дитрих, – может, тебе туда устроиться на законной основе?

У Макса после мощного удара набухла щека и, похоже, от дыма, слезились глаза.

– Пожалуй, не стоит. Оставлять друга одного – затея не из лучших.

– Знакомый почерк.

Дитрих оторвался от ордера.

– Ещё бы, Макс. Кто вовремя не остановился, катится всё ниже.

– Что может быть ниже убийства женщины с бременем, брат?

– То, что мы видели, Макс, то, что видели той осенью в Ноймаркте.

– Как думаешь, Дит, взрывчатка понадобится на вервольфа? Или пистолей хватит?

– Пожалуй, надо бы и порохом, да. Чтобы уж точно разнесло, а не как раньше бывало.

Они чуть помолчали.

– Ты ещё не веришь, что тот уродец погиб в амбаре? – спросил Макс.

– Мы ведь узнавали. Человеческих костей на пепелище не нашли.

– Возможно, он до конца превратился в HundSchweinHahnKuh. Или SchweinHundKuhHan… всё не придумаю название твари для моего будущего бестиария. Ну, а если он как-то обратился назад и убежал… что вообще взять с этого Ингвара? Он же чернь, внешне и внутренне!

– Только кто его теперь возьмёт в слуги, Макс? Одноглазый его прогнал. Разве что другого людоеда и колдуна найдёт.

– Сдаётся мне, с таким здоровьицем он уж, возможно, и не в нашем мире.

Два бывших раубриттера шли по предместьям Бедбурга, готовясь опросить безутешных вдовцов и вдов, отцов и матерей. Одноглазый колдун сбежал, но дело его, его сообщников и покровителей (в том числе незримых), жило.

– Как думаешь, Дит, до чего они дойдут в будущем?

– Предпочитаю не воображать на эту тему. Особенно после обеда в харчевне.

– А представь, что рецепты зелий на младенцах начнут продавать королям?

– И какой народ до такого додумается? Французишки разве что. Ну, или британцы.

– А представляешь, механизм сделают в будущем, который берёт тела зародышей и делает зелья, так сказать, промышленно? И их будут в аптеке простые горожане брать, например. Или будут к человечьим младенцам пришивать зверёнышей? Там названия подлинней изобретённого мной будут!

– Я иногда пугаюсь твоего ума, Макс. Хорошо хоть, ты на нашей стороне.

– Шаги врага нужно просчитывать заранее, братец!

– Пора нам замену Гельму искать, а то у меня голова кругом пойдёт от твоих словес. Ладно, пошли вон конюха спросим, не видел ли чего.